— Каюсь, грешен отец Гавриил, — чуть склонив голову ответил я, действительно в душе ощущая неловкость, — но я обязуюсь исправить столь досадное недоразумение, но давайте пока отложим эту тему, а сейчас поговорим немного о другом. На нас идёт большая орда степняков, будут они здесь у нас где-то завтра в полдень. Они идут нас уничтожить, так что нас ожидают тяжелейшие бои в осаде против многократно превосходящего противника. После вашей вечерней проповеди и молитвы на плацу будет проведено торжественное вручение сотням именных вымпелов и по этой причине я попросил бы вас освятить как общий наш стяг, так и вымпелы сотен.
— Достойное дело атаман. Я непременно это сделаю, посчитав это за большую честь.
Склонив голову в знак почтения, я передал ему свёрток со знамёнами и пообещав, что в самое ближайшее время принесут к ним древки, я вышел из церкви и чуть отойдя в сторону, стал наблюдать как подтягивается народ. Когда все от мала до велика собрались на площади возле импровизированной церкви, отец Гавриил начал литургию, продлившуюся что-то около часа, а затем начал свою проповедь, обращённую ко всем здесь присутствующим. Я какое-то время внимал его мудрым словам, но до конца не дослушав, подал сигнал есаулу и сотникам подойти ко мне, что они незамедлительно и сделали. Отдав команду сразу после проповеди выстраивать сотни на площади в одну линию, я продолжил внимательно слушать проповедь отца Гавриила, завершившуюся призывом крепить единство и крепиться духом перед лицом тяжёлых испытаний….
Завершив свою проповедь, отец Гавриил оповестил всех, что расходиться не надо, так как предстоит важная военная церемония. Есаул и сотники, выполняя моё распоряжение немедленно принялись выстраивать линейные сотни, причём проделывали они весьма сноровисто. Поднаторели они за последнее месяцы, проведённые в постоянных тренировках, что не могло не радовать.
Пока сотники с десятниками выстраивали парадные шеренги, народ в предвкушении чего-то необычного не спешил расходиться и смотрел во все глаза на разворачивающееся действо. Оно и понятно, в последние месяцы до каких-либо развлечений времени практически не было, один лишь каторжный труд на добровольных началах с хорошей такой перспективой на будущее. Вот, наконец народ и получил долгожданное развлечение….
Управившись за несколько минут, есаул проревел команду, и все бойцы как один приняли стойку 'смирно'. Чеканя шаг, есаул подошёл ко мне и отрапортовал:
— Атаман, по вашему приказу линейные сотни построены!
— Вольно.
— Вольно! — Развернувшись к строю, продублировал он команду и замер на месте, в ожидании дальнейших приказов.
Медленно оглядев напряжённых бойцов и притихших людей, я сделал несколько шагов вперёд и набрав побольше воздуха в лёгкие, громко заговорил:
— Братья и сёстры, на нас войною идёт орда степняков, точное количество неизвестно, но не менее ста сотен с артиллерией. Они идут нас убивать, а выживших обратить в полон и продать на рабском рынке как скот. Отступать нам некуда, здесь наш дом и мы его будем защищать и непременно победим. Они будут здесь на Хортице где-то к полудню, а посему приказываю, незамедлительно начать подготовку к обороне, но прежде чем начать выполнять поставленный приказ, надо выполнить обязательный воинский ритуал. Каждой казачьей сотне будет вручён именной вымпел. Любая сотня, потеряв его покроет себя страшным позором и будет расформирована. Боевой отличительный вымпел — это честь и гордость каждого бойца о которой он обязан всеми силами заботиться и блюсти, и я надеюсь, нет, даже не так, я знаю, в предстоящем сражении со степняками вы покроете себя и свои вымпелы великой славой!
Умолкнув, я резко развернулся к нашему священнику и чуть поклонившись, обратился к нему:
— Отец Гавриил, я попрошу вас освятить наш общий боевой стяг и именные вымпелы линейных сотен.
Священник, одобрительно кивнув головой, жестом указал служкам вынести алое знамя с изображением Лихого всадника и когда его вынесли из церкви, звонким и хорошо поставленным голосом запел песню-молитву, да так запел, что даже меня толстокожего до самых печёнок проняло и я, ощущая какой-то безумный душевный подъём, снял кубанку и трижды перекрестился. И тут произошло нечто вообще поразительное…. Бойцы, выстроенные в парадные шеренги, видимо под воздействием песни-молитвы находясь в точно таком же состоянии все как один сняли головные уборы и повторив мои движения, осеняя себя православным крестом. Неожиданным это было, ой как неожиданным, ведь не было же в местной религии Единого ничего подобного, от слова вообще….
Завершив песню-молитву, отец Гавриил покачнулся от навалившейся на него усталости и чуть было не упал, но удержавшись на ногах, повелительным жестом остановил бросившихся ему на помощь служек и самостоятельно окропив святой водой алый стяг, протянул его мне. Сделав несколько шагов ему навстречу, я остановился и придерживая шашку, опустился на правое колено и поцеловал край знамени, под которым нам всем предстояло сражаться, умирать, получать раны и непременно побеждать.