Хочу стать чудовищем (СИ)

Всего-то выпить морс. Вот только запах… Я сморщился, но опустошил кружку. Получилось на удивление легко. Оказалось даже вкусно — сладко и чуть горько. По телу разошлось тепло. «Вроде бы нормально, только запах странный».

— Во, как мужчина! — дядюшка ободряюще хлопнул по плечу.

Он взял Неирн и посмотрел мне в глаза.

— Этим ножом принесли в жертву твою мать.

Сердце забилось.

— Отец? — спросил я пересохшими губами.

— Да! Смотри.

Руки дяди вспыхнули рыжим, и он прижался к моему лбу своим, обдав тошнотворным ароматом настойки.

В голову полились воспоминания, от которых замутило сильнее. Связанную Нелари — очень похожую на Ни — резали, начиняли кристаллами, из ран лилась кровь, много… Я сжал рубаху дядюшки, но не отстранился. Нелари кричала, умоляла, отец что-то отвечал ей, но было слышно плохо. Зато хорошо видно, как лезвие скользило по трепещущему телу и вскрывало каналы, полные золотой энергии. Отец вонзил Неирн ей в грудь, вскрыв Источник. Вокруг золотого ядра полыхал алый ореол. «У неё ядро от Источника отца?». Сквозь Неирн в Источник Нелари полилось что-то тягучее и однородное, не имевшее цвета.

Нелари забилась. Отец крикнул что-то про любовь, но было не разобрать.

Я сжал кулаки и заплакал.

— Смотри. Может, не станешь таким чудовищем, как отец!

И я смотрел. Смотрел, как переполняется Источник Нелари, как растягивается, как она трепещет, как рвутся и скручиваются ее энергетические каналы, как она вся обращается в единый сосуд, полный сущности создателей погибшего мира.

Вспомнились ощущения, когда долго не делаешь упражнения, и когда полыхают от энергии руки, и я поежился. Больно. Больно и плохо. Очень.

Наконец отец извлёк Неирн из раны и отложил на стол. Он отвязал Нелари и перевернул, уложив на край стола. Руки и ноги висели. С них текла кровь. Она плакала. Я видел. Видел и ничего не мог сделать. Отец спустил штаны и толкнулся в неё сзади.

Дядюшка Гай больно сжал плечи. Стало очень страшно.

К счастью, отец уже взял Нелари на руки и сел в кресло рядом с ножом.

— Назовем Эйрин, — сказал отец.

Она не спорила, только плакала и прижималась к груди отца, содрогаясь всем своим искалеченным телом. Кровь уже не текла, и разрезы стянулись — регенерация от ядра Источника отца помогала. Отец протёр Неирн и убрал в ножны.

Дядюшка оторвался от моего лба и затряс меня.

— Эй, чудовище, в полтора толчка деланное! «Воплощение любви» сраное!

Меня вырвало прямо на дядюшку.

— Фу-у!

Дядюшка оттолкнул, и меня вывернуло на стол. И снова. И ещё. Я плакал, меня рвало, а дядюшка ругался страшно и поливал настойкой сверху.

— Чтоб не воняло от тебя!

Я прикрыл голову руками.

— Дядя… — жалобно позвал я. — Мне тоже маму…

— Не смей называть её мамой, гадёныш! И я тебе не дядя! — Гай двинул по затылку, и я впечатался носом в грязный стол. — Я тебя прибью, выродок!

Нос хрустнул. Под ним стало горячо.

— Ты совсем с ума сошёл?! — прошипела тётя. — То-то и думаю, тихо так стало, заглушек тут налепил! Ну-ка проспись!

Она вытолкала дядюшку с кухни.

— Вставай, Эйр. Пошли отмываться.

Я приподнял голову и тётушка, ахнув, зашарила в ящике.

— Вот, — она прислонила кусок льда к носу. — О Арна, он совсем уже!

От тётушки веяло отчаянием, болью и усталостью. Я сидел тихо на всякий случай. Тётушка, конечно, бить вряд ли будет, но лучше не шуметь — мало ли что взбредёт в голову дяде. Точнее, Гаю. Да, Гаю и Ми. Я не могу… Перед глазами расплылось, и я вдохнул поглубже — мужчины не плачут.

— Вроде перестала, — она осторожно проверила распухший нос. — Перелома нет, слава Арне. Пойдём умоемся, держи пока лёд.

Спустя совсем немного я был уже умыт, одет в чистое, а о произошедшем напоминал только припухший нос. Ми помазала его ароматной заживляющей мазью и вздохнула.

— Прости, Эйр. Совсем с ума сошёл после праздника. Как начал пить, так не просыхает, не знаю уже, что делать. С папашей поговорю, наверное.

«Папашей… Деда признаёт меня. Но могу ли я называть его дедой? Я ведь от чудовища. Нелари не хотела, Нелари плакала…». Стало вдруг очень больно и пусто. Я так хотел обнять маму, но вряд ли она хотела видеть меня.

«Захотела бы — пришла», — говорила Арха.

Но мама не приходила.

Ми убирала со стола, и я стал помогать. Может, она и не мама, но меня спасла. Меньше дяди, но легко его прогнала. Я даже доставал ей до плеча, неужели не мог сам справиться? Наверняка я сильнее Ми. Хотя вряд ли справился бы с дядей, он выглядел страшным. Просто на меня злился, а на Ми нет, потому она и смогла прогнать. Меня часто не любят просто так. И Гай, и старик, и даже мама не хотела, чтобы я был. Горько. И во рту, и на сердце.

Я собрал кружки, вылил настойку, стал намывать графин. Мне, как и Ми, хотелось стереть произошедшее отовсюду, откуда это было возможно. Вот только как я мог стереть самого себя? Ми тоже была где-то в своих мыслях — чувствовал её усталость и тоску, и эти чувства смешивались с моими и умножались. Она закинула портрет и нож на высокий шкаф, прополоскала тряпку и упёрла руки в боки.

— Так, пойдём-ка в лавку. Не трогай только ничего.