Снова смотрю на ее рот. Манит, конечно. Еще с клуба манит. Нездоровой жаждой отзывается сердце. С треском натягивает самые крупные струны. Звенит все. Со свистом вылетает. Но я для себя решил сразу: чтобы держать баланс, сегодня ее в губы целовать не буду.
Сипло выдыхаю и вновь припадаю к шее. Догоняюсь с голодухи. Кажется, что сожрать ее решил, или, как минимум, растереть кожу в кровь. Засасываю, теряя какое-либо чувство меры, прекрасно осознавая, что оставляю слишком явные следы. Пусть. Пусть, блядь, все увидят. Если бы это было реально, еще бы расписался. Всем ненавистным тварям красной строкой – Бойка’позешин[1].
Как она стонет… Как она пахнет… Как ощущается на вкус…
Только она.
Моя.
Странно, но двигать внутри нее пальцами, несмотря на обилие смазки, удается с трудом. Не хочу строить теории, что за мелкие хуи ее до меня натягивали, но оно само бьет в голову и ожидаемо подрывает и без того разболтанную душу.
Грудь растаптывает не то злость, не то боль. И стоило бы взять паузу, но вместо этого я вновь перемещаюсь, выдергиваю из Любомировой пальцы и, возобновляя зрительный контакт, загоняю внутрь нее член.
Загоняю – это, конечно, громко сказано. Скорее одурело заталкиваю, наплевав на эмоциях на ощутимый дискомфорт и прочие показатели. Варя замирает, до определенного момента не двигается, лишь плавно, по мере того, как я пытаюсь всунуть внутрь нее член, расширяет глаза. А потом… Вдруг вскрикивает, всхлипывает и, упираясь мне в плечи ладонями, ни с того ни с сего отталкивает.
– Подожди… Кир… Подож-ди…
– Молчи…
Не знаю, что ей там ударило в голову, но остановиться я уже не способен. Кто так делает? Перехватывая тонкие запястья, притискиваю их к матрасу. Выдаю хриплый отрывистый стон и давлю до упора.
Заполняю я, а размазывает меня. Казалось, что держу волну. Только казалось. Войдя в ее тело, достигаю неизведанной вершины. Закидывает выше крыши. Жесткий ступор. Чисто на инстинктах – полное оцепенение. Лишь дыхание срывается. Густое, тяжелое и надсадное.
Варю же бьет ощутимой волной дрожи. Трещит подо мной напряжением. Бесперебойно. Пытается справиться со слезами. Безуспешно. Их немного, но они выкатываются из ее глаз и соскальзывают по щекам.
Что-то не так… И я, блядь, не могу свернуть это «что-то» в одну контролируемую точку. Да какой там контроль?! В теле происходит какой-то странный обратный круговорот. Кровь с шумом ударяет в голову. Мысли ошеломляют. Они становятся громче. Нарастают гулом. Орут в копоти.
Горим, глядя друг другу в глаза. Непрерывно. Откровенно. Без всяких защитных фильтров и спасительной брони. Подрываемся.
Моя? Абсолютно моя.
Как это понимать, блядь?! На хрена?!
Первый? Все-таки первый. Первый!
Основной шок выдыхаю матом, прикрываю веки и стекаю, словно расплавленная сталь. Какую форму приму после? Ту, которая подойдет ей? Очевидно же, как бы ни сопротивлялся.
Отрывисто тяну кислород. Несколько раз перевожу раздробленное и хриплое дыхание, прежде чем обретаю способность открыть глаза.
– И как ты, блядь, собиралась обнулять, если осталось все это?
Не хочу быть грубым, только эти слова буквально выдирают мне нутро. Выдаю за раз все, что разорвалось горячими сгустками. И сам дрожать начинаю. Вроде силы в теле больше, чем положено, а остановить этот тремор не в состоянии. Взбугрившиеся мышцы колотит рябью.
Варя на мой звериный рев не отвечает. Просто кривит губы и в какой-то немой мольбе мотает головой. Склоняюсь ниже к ней, выдыхаю ровнее. Прижимаюсь губами к бьющейся на ее виске синей жилке.
– Больно? – спрашиваю едва слышно, сорванный голос вибрирует уже совсем другими эмоциями.
Только отпускаю Варины руки, она, выказывая какие-то одуряющие чувства, стремительно обнимает. Прижимает к себе, словно для нее все это тоже что-то значит.
– Не… Не больно…
– А трясешься чего? Холодно? – продолжаю говорить с ее виском.
– Нет… Просто… Просто трясусь… Так мне хочется!
Стараюсь фокусироваться на разговоре и не думать о том, что все еще нахожусь внутри нее. Первый. Мать вашу, как не мусолить эту мысль, если член зажат в бархатной теплоте? Если я все еще там – на вершине? В ней. С ней. Искры по телу высекает, как ни пытаюсь успокоиться.
– Сердце как? – спрашиваю на выдохе.
– Разбито. Давно, – выдает резко и уверенно. Добивает дробным мурашечным шепотом: – А твое?
Судорогами скручивает не только мои напряженные мышцы, но и все внутри. Поднимается за ребрами настоящая штормовая волна.
Мое? Второй раз остаются кровавые ошметки. Но об этом я ей не скажу. Без того едва дышу.
– Центурион… Я серьезно. Как ты?
– Прекрати так называть! Нормально я. Честно. Просто… Просто заканчивай скорее.
– Уверена?
– Уверена.
– Держись, – выдыхаю, прежде чем сорваться.
Двигаюсь как никогда медленно и осторожно. Мучительно и нежно. Едва раскачиваемся, а все равно: то взлетаем вверх, то ухаем в пропасть.
Тугая. Горячая. Дрожащая.
Моя. Абсолютно.
Первый… Первый… Первый…
Сердце в безумном отрыве стучит на максимум. Вроде никакой особо физической активности, а оно колотится настолько, что дурно становится.