Ход конем

– Джурили – когда между двумя игроками остальные, кто хочет играть, приседают на корточки. Эти двое, кидая небольшую торбу с тряпками внутри, должны попасть в игроков, а ты, не поднимаясь, – увернуться. Попали – ты уходишь. И так, пока джурили не выбьют всех.

– Слишком просто. Получается почти расстрел, – мрачно констатировал Алексей.

– Есть одна маленькая хитрость: можно вернуть своего приятеля в игру, надо только поймать, не вставая в полный рост, торбу, и тогда в игру заходит тот, кого выбили первым.

– Понял, что-то вроде нашего вышибалы. Ты правильно понял. Так оно и есть. Только я один остался. Да и выбивают меня не двое, а целая страна.

– Страна тут ни при чём. Страна – это Родина. А остальное к Родине отношения не имеет. Правительство, суд, карательные органы, армия – это лишь надстройка. И ты забыл, можно поймать торбу, и тогда твой друг снова в игре. Мы попробуем это сделать.

– Но как?

– Пока надо подождать.

– Я и так здесь три недели! – снова заныл Алексей.

– Первое, что хочу сказать, – тебя отсюда никто не гонит, и ты можешь быть здесь столько, сколько потребуется.

– Но не всю же жизнь!

– Таким, как ты, у вас, если я правильно знаю, дают десять лет. Что такое три недели против десяти лет?

– Ты правильно сказал, но сидеть без дела…

– Товарищ Алёша, – перебил Подкопина Олеко, – ты же сам знаешь, что крупную дичь добывает тот, кто умеет ждать!

– Обложил ты меня красными флажками.

Олеко лишь пожал плечами.

А Подкопину всю ночь снился прыжок матерого через флажки и как волчица, играя, прикрывала глаза лапами. И морда у неё была ехидная-преехидная. «Остаётся только ждать», – понял из своего сна Алексей.

На следующий день он появился в гараже Мирко. Тот молча протянул ему сигарету и достал нарды.

* * *

Январская погода сорок четвёртого выказывала свой мерзкий характер. Низкое серое небо, пронизывающий северный ветер, который постоянно срывал пламя спички, не давая ничего поджечь. Партизан, расстегнув бушлат и сворачиваясь калачиком, стал прикрывать полой огонь. Пока он пытался превратиться в Прометея, холод и ветер пробирали его до костей. Наконец всё-таки удалось из искры возродить пламя. Боец опрометью побежал к небольшому шатру, сложенному из сухого валежника, и поднёс факел. Тут же вспыхнул огонь, который быстро раздул ветер. Он замкнул огненную цепочку, и полыхающий валежник образовал горящий знак «Х».

За мучениями костровых наблюдала небольшая разношёрстная группа, одетая кто в гражданское, кто в военную форму. Люди, переминаясь с ноги на ногу, стояли на краю поля аэродрома в Басанском Петровце. Кто-то из встречающих, одетый в гражданское, со знанием дела заметил:

– Нет, не прилетят. Американцы с англичанами в такую погоду не летают, сильный боковой ветер.

– Не каркай! – оборвал человек в хаки. – Союзники не летают, а русские – прилетят. Спроси: «Почему?»

– Почему?

– Потому что славяне! – не без гордости протянул второй.

– Аргумент.

В воздухе, на высоте трёхсот метров, экипаж С-47 боролся с погодой и готовился к посадке. Второй пилот капитан Борис Калинкин доложил:

– Вижу сигнальные огни.

– Принято, – штатной репликой отозвался командир экипажа.

Штурман Павел Якимов внёс свою поправку.

– Мужики, не расслабляйтесь – сильный боковой ветер.

– Есть! – отозвался Калинкин.

Борт пошёл вниз, покачивая крыльями и старясь держать нос против ветра. Мотор истошно загудел. Через секунду самолёт пробил нижнюю кромку облачности. Земля оказалась почти под носом. Боковой ветер норовил развернуть самолёт и поставить поперёк полосы. Площадка была узкая, всего пятьдесят на триста метров. Она почти не оставляла места для манёвра. Надо было шлёпаться на самый край и надеяться, что длины хватит. А ветер своими порывами то разворачивал фюзеляж, то задирал хвост. Левый штурвал отчаянно заплясал в руках у Шорникова. Он сжал зубы. Второй пилот схватил правый и попытался помочь командиру. Наконец колеса коснулись земли. Неизвестно, как к этому событию отнеслись пассажиры, но экипаж воспринял этот удар как манну небесную. После короткой пробежки по полю С-47 стал выруливать к сиротливой группке.

Военный от восторга даже подпрыгнул на месте и закричал:

– Что я тебе говорил! – и гордо добавил: – Славяне!

Открылась дверь, бортмеханик старшина Иван Галактионов спрыгнул на землю вместе с небольшой лесенкой и поставил её перед дверью. Из глубины салона появился Корнеев. Он помахал встречавшим рукой и встал на первую ступеньку трапа. Галактионов принялся аккуратно, не дай бог обидеть, страховать генерал-лейтенанта. Николай Васильевич не хотел принимать постороннюю помощь на виду у всех, но после многочасового сидения в самолёте больная нога могла подвести. «Уж лучше опереться, чем растянуться», – подумал Корнеев и воспользовался помощью старшины. Тяжело опираясь на палку, руководитель советской военной миссии подошел к делегации.

– Рады приветствовать вас, Николай Васильевич, на югославской земле! – с сербским акцентом и не вполне по уставу обратился к нему человек в форме.

– Добр дан, драги пријатељи[13], – по-сербски приветствовал всех генерал-лейтенант.