Ход конем

— Не совсем так, Михеев... Нина Васильевна, ваша мать, действительно сутки отдежурила в больнице, а потом вернулась домой. Не застав вас, забеспокоилась. Начала обзванивать всех ваших товарищей, затем отделения милиции, морги... — Ольга сделала паузу, печально сжала губы. — Узнав, что вы задержаны при попытке сорвать с девушки песцовую шапку, ваша мама... Нина Васильевна... никак не могла в это поверить. Она плакала, все время спрашивала, не перепутали ли в милиции что-либо, может, это совпадение, и есть еще один Михеев... — Карелина снова надолго замолчала. — Все это так сильно на нее подействовало, что она сейчас находится в больнице...

Михеев медленно поднял на Ольгу глаза.

— Что с ней?

— Инсульт. Положение очень тяжелое...

Он слегка качнулся на стуле.

— Инсульт?.. С чего бы это? Она никогда не болела...

На столе настойчиво затрещал телефон. Карелина взяла трубку.

— Слушаю. Да-да, это я... Что?.. — Ольга бросила быстрый взгляд на Михеева. — Да-да, понимаю... Спасибо, что позвонили, доктор. — Она медленно опустила на рычаги трубку.

Секунд тридцать сидела неподвижно, по печальному лицу пробегали тени.

— Это оттуда... от матери, да? — тихо спросил Михеев.

Карелина кивнула. Подбирая слова, стараясь говорить как можно мягче, добавила с паузами:

— Ваша мать... Юрий... полчаса назад... скончалась...

Он втянул голову в плечи, провел пересохшим языком по губам. Уши стали пунцовыми, на щеках заблестели капельки пота.

Так прошла минута, потом еще одна.

— Отец вас бросил, и мама ваша... жила только для вас. Она вас очень любила и отказывала себе во всем, лишь бы вам, Юрий, было хорошо. В четвертом классе купила сыну велосипед, потом — мопед «Дружба». В седьмом классе у вас уже были наручные часы, дорогие джинсы... Потакала мать вам во всем, баловала вас. С этого, по-моему, и началось. Вы привыкли, что вам все можно, все позволено... — Ольга вздохнула. — А вот сама Нина Васильевна четыре года подряд ходила в одном и том же платье, соседи знают об этом. Все она отдавала вам, Юрий, все! А чем вы отплатили?

Михеев насупился:

— Я не верю ни одному вашему слову! Не верю, что она умерла... Вы... вы хотите таким драконовским способом воздействовать на меня, выудить нужные сведения!

По чистому, тонкому лицу Карелиной начали расползаться красные пятна. Ей хотелось сказать арестованному что-то резкое, но она сдержалась. Спокойно сняла телефонную трубку, набрала номер.

— Будьте добры, старшего лейтенанта Савченко... Владимир Палыч?.. Да-да, это я. Организуйте, пожалуйста, поездку Михеева в больницу № 17. Да-да, пусть сам увидит... Спасибо, Володя.

Ольга повернулась к арестованному:

— Идите в камеру и приведите себя в порядок. Электробритву и шнурки от кроссовок получите у сержанта.

Он кинул на Карелину недоверчивый взгляд.

— Вы... повезете меня... к матери?

— Да. Вы же не верите мне!

...Часа через два, побыв с арестованным в больнице, группа Савченко вернулась в управление. Михеева снова привели в кабинет Карелиной. Ольга жестом пригласила его сесть. Листала блокнот, молчала.

— Мне... мне надо побыть одному... Разрешите? — произнес хриплым, надломившимся голосом Михеев, поглядывая на следователя.

— Хорошо, — согласилась Ольга и вызвала конвойного.

Арестованного отвели в камеру.

Карелина закрыла блокнот, вздохнула. Ей по-человечески было жаль мать Михеева — Нину Васильевну. «Но почему произошла эта трагедия? Кто в этом виноват? — снова и снова спрашивала себя Ольга. — Мать умерла, сыну грозит тюрьма... Разве хотела эта добрая и честная, судя по всему, женщина, чтобы ее сын стал преступником? А случилось именно так...»

Виктор Гюго говорил: «Жить — значит носить в себе весы и взвешивать на них добро и зло».

Именно так! И в первую очередь — это касается работы следователя. Он ведет расследование, используя единственно правильный и всеобъемлющий критерий: справедливость. И он, этот критерий, должен всегда торжествовать.

Ах, сколько бывает порой мучительных раздумий, острых сомнений... Казнишь себя, ругаешь последними словами. Нет, не так следовало вести допрос этого человека, не так! Юридически все правильно, буква закона не нарушена, а вот чисто человечески... Чувства не подвластны закону.

Утром Михеев с несвойственной ему прежде настойчивостью попросил дежурного по ИВС доставить его к следователю. И вот он снова в кабинете у Карелиной.

— Я все скажу! Все-все скажу, гражданин следователь! Спрашивайте! Ничего не утаю, все выложу, все скажу, вот увидите... — торопливо и сбивчиво заговорил он. Лицо у него было помятое, под глазами — синие дуги. Не спал, видать, ночью.

— Успокойтесь, пожалуйста, Юрий, и сядьте. Вот так!.. Спешить нам некуда. — Карелина положила перед собой чистый бланк протокола допроса, включила магнитофон. — Насколько я понимаю, вы этой ночью о многом передумали?

— Да, это так! Это действительно так, гражданин следователь!

— Вот и хорошо. В жизни иногда наступает момент, когда нужно оглянуться, переосмыслить прожитое.

— Да-да, я все понимаю... все понимаю... — Серые глаза его дымились тоской.

Карелина переставила поближе к Михееву микрофон.