Ход королевой

Как-то ночью легионеры вытащили меня из камеры и снова подвергли пытке водой – исключительно забавы ради. А после отволокли назад, промокшую, истерзанную, и сунули поднос с ужином. Я давилась, но ела и внезапно обнаружила на дне чашки записку. Буквы расплылись, однако мне удалось различить единственное слово: «ЩАВЕЛЬ».

От сердца немного отлегло. Щавель символизирует терпение. Альсафи ждет подходящего момента, чтобы подобраться к ядру, не вызывая подозрений. Хоть какое-то утешение.

Однако шли дни, а вестей все не было. В пищу больше не подкладывали записок.

31 декабря 2059 года,

канун Нового года

Меня разбудил луч света, направленный прямо в глаза.

– С добрым утречком, темная владычица, – злорадствовал легионер. – Настал твой смертный час.

Меня отвели на верхний этаж архонта, где располагались официальные помещения, и втолкнули в другую камеру с решетчатой дверью.

Юбилейный год решили отпраздновать с размахом на Олимпийском стадионе, предназначенном сугубо для проведения церемоний. В противоположном конце коридора висел экран, позволявший следить за трансляцией.

К месту событий, оживленно беседуя, стекались высокопоставленные чиновники и министры. Поравнявшись с моей камерой, многие останавливались поглазеть. В их числе были начальник разведки, тучный министр культуры, глава транспортного министерства – с землистой физиономией и носом, выдававшим пагубное пристрастие к алкоголю. Люси Менар в компании французских эмиссаров долго таращились на меня, как на какого-нибудь уродца из кунсткамеры. Всем любопытным я отвечала немигающим взглядом. Когда французской делегации наскучило зрелище, они поспешили прочь, однако Люси задержалась у решетки и положила руку на округлившийся живот:

– Какое счастье, что мои дети будут расти в мире, избавленном от такой напасти! – Выпалив последнюю фразу, она стремительно удалилась, не дав мне возразить.

Понятно, почему меня перевели сюда: выставили на всеобщее обозрение, как военный трофей.

Вскоре нагрянул Джекс – попрощаться. В глазах его читалась неподдельная грусть.

– Ну вот и все, – произнес он со смесью злости и горечи. – У тебя была возможность исправить положение, но ты ее отвергла.

– Я сделала свой выбор. Это называется свобода, Джекс. То, ради чего я сражалась.

– И сражалась так исступленно, – вздохнул он, отворачиваясь. – Прощай, лапушка. Мне будет не хватать тебя, мой незаконченный шедевр, утраченное сокровище. Но учти: я не люблю ничего бросать на середине – ни проекты, ни интриги. Как знать, вдруг наша игра только начинается.

Мои брови поползли вверх: да он точно спятил.

Послав мне напоследок ослепительнейшую из улыбок, Джексон скрылся из виду.

К несчастью, этим визиты не ограничились. Следом нагрянул Бернард Хок, главнокомандующий легионеров, один из немногих ясновидцев в архонте, знакомый мне по колонии. В парадном костюме он явно чувствовал себя неуютно.

– Рано лить слезы, сучка, – процедил Хок, вонзая мне в кожу иглу. – Отдыхай пока. После торжества придет палач… вот тогда и порыдаешь.

Собравшись с силами, я отпихнула мучителя.

– Тебя самого-то от себя не тошнит, а, Хок?

Он молча отвесил мне затрещину и хлопнул дверью. Постепенно разговоры в коридоре стихли.

Продрогшая до костей, я съежилась в уголке. Вскоре послышались шаги – к камере приближались Саргасы в сопровождении Уивера и самых высокопоставленных чинов, включая Патрицию Оконма, заместителя верховного командора. Очевидно, они направлялись на торжество.

Замыкал колонну Альсафи. При виде его волосы у меня встали дыбом.

Никто из сильных мира сего не удостоил меня взглядом. Поравнявшись с дверью, Альсафи незаметно вытащил из кармана листок и бросил его мне сквозь прутья. Едва процессия свернула за угол, я схватила послание.

ПОСКОННИК ЛЕДЯННИК КЛЕМАТИС

ЭПИГЕЯ ПОЛЗУЧАЯ

Посконник – «задержка». Ледянник – «от взоров твоих столбенею». Клематис – два варианта: либо «ясный рассудок», либо «уловка», «хитрость». Эпигея ползучая – «упорство».

Я перечитала записку. Ну и как это расшифровать?

«Задержка» – «Экстрасенс» не уничтожен.

«От взоров твоих столбенею» – за Альсафи следят.

Привалившись к стене, я обхватила колени руками, словно боялась рассыпаться на части. Непонятно, к чему относятся упорство и ясный рассудок, но очевидно одно: Альсафи не преуспел.

И от меня тоже мало проку. Наркотик уже отравил организм, и буквально через пару часов состоится казнь.

В порыве отчаяния я уронила голову на грудь. Меня все-таки растоптали, Нашира и Хилдред Вэнс добились своего. Мой дар сократился до бесполезного радара. Плечи сотрясались от безмолвных рыданий. Сердце переполняла ненависть. Кем нужно себя возомнить, чтобы добровольно капитулировать и в одиночку пытаться одолеть архонт? Идиотка, тупая, самонадеянная идиотка!

Дрожащими руками я развернула записку. Эпигея ползучая символизирует упорство. Чушь какая-то. Как Альсафи думает упорствовать, если за ним следят?

Я смяла листок в кулаке.