Ход королевой

Почему бы не пустить в ход коня, почему не ударить им в самое слабое место… Ведь только эта фигура умеет перепрыгивать через преграды, в том числе через стены из пешек.

Молодая шахматистка с серебристо-серыми глазами поднимает кончиками тонких пальцев своего черного коня и медленно берет им белую пешку, элемент неприятельской стены. Она знает, что жертвует важной фигурой, но готова дорого заплатить за разрушение пешечной шеренги.

Удивленная австралийка заполняет возникшую брешь.

Одной жертвы, коня, недостаточно, Монике приходится пожертвовать и вторым конем, чтобы проделать в стене постоянный проход.

Белокурая австралийка чуть заметно моргает. Она понимает, что, даже лишив противницу двух важных фигур, теряет не только центр доски, но и неуязвимость своих атакующих порядков.

Зрители вокруг не понимают, зачем черные сделали два этих самоубийственных хода.

Партия продолжается. Белые силятся заполнить зияющую дыру, но поздно. В порядки белых, ставшие оборонительными, врывается черный ферзь.

Некоторые из зрителей не могут сдержать восхищенных восклицаний.

Пользуясь своей способностью ходить на большие расстояния, ферзь угрожает белым фигурам, которым теперь трудно передвигаться по доске, ведь они заперты за шеренгой своих пешек, раньше служившей им защитой, но теперь ставшей помехой. Численное преимущество белых утрачивает былое влияние, их фигуры уже мешают друг другу.

Австралийка уже не просто озабоченно моргает, сильное волнение проявляется в том, как она щиплет себе подбородок.

Дальнейшие события – последствия этого перелома.

Черный ферзь беспрепятственно съедает белые фигуры одну за другой. Всего одна фигура хозяйничает на доске, не прибегая к помощи других. То, что вытворяет на доске черный ферзь, похоже на танец. Он раз за разом занимает выгодную позицию и, пользуясь своей способностью бить издалека, наносит удары наотмашь. Белые фигуры падают одна за другой.

В конце концов на доске остается только изолированный белый король да несколько пешек, выдвинутых слишком далеко, чтобы прийти к нему на выручку.

– Шах, – спокойно произносит Моника.

Белый король пятится мелкими шажками, преследуемый черным ферзем.

Моника не спешит со смертельным ударом. В конце концов происходит неизбежное: белый король оказывается в тупике, из которого нет выхода.

Австралийка напряженно размышляет, время уходит.

Тик-так.

ТИК-ТАК, ТИК-ТАК.

Моника наклоняется вперед и шепотом произносит:

– Vulnerant omnes ultima necat[4].

Николь услышала ее слова, но изображает непонимание, совсем как когда-то Присцилла при произнесении Моникой цитаты на латыни.

Австралийка застыла и не шевелится, секунды бегут все быстрее.

ТИК-ТАК, ТИК-ТАК, ТИК-ТАК…

Тиканье кажется оглушительным, потому что все вокруг затаили дыхание.

Моника медленно опускает веки, ее охватывает невыразимо приятное чувство.

Месть.

Видишь, я не позволила одолеть меня твоей проклятой шеренге пешек.

Австралийка вздыхает и, не дав Монике произнести роковые слова «шах и мат», кладет на доску своего короля.

Моя взяла!

Побежденная протягивает победительнице руку. В этот раз сильнее пожатие американки.

– То, что вы сейчас сказали… omnes necat. Это на испанском? – спрашивает Николь.

– На латыни.

– Что это значит?

Вопрос задан веселым тоном, как будто во время партии ничего не произошло, как будто вокруг них не толпятся любопытные, как будто их обеих не сжигает вражда.

После долгой паузы Моника отвечает, чеканя каждое слово:

– «Все ранят, последняя убивает». Такие слова писали на своих солнечных часах древние римляне, считавшие, что время все разрушает. Каждая секунда ранит нас, потому что мы стареем, а последняя приканчивает, потому что мы умираем.

Австралийка кивает, можно подумать, что она услышала нечто очень поучительное. Потом она забирает свою куртку и уходит.

Моника выясняет имя своей соперницы в полуфинале.

Джессика поздравляет дочь:

– Браво! Ты нащупала ее слабое место. Нужно было пустить в ход коней, пожертвовать ими, а потом улучшать свои позиции и использовать время. В тебе взыграл дух твоих шотландских предков. Ты одержала победу, как когда-то Агнес Рэндольф[5]. Я так тобой горжусь, доченька!

13

Николь О’Коннор бредет по Вестминстеру. Небо серое, начинается дождь.

Я, дочь солнца, угодила в край тоски и сырости.

В голове у нее все еще тикают шахматные часы, заглушая стук дождевых капель по асфальту.

Все эти англичане с пренебрежением смотрели на меня, маленькую австралийку, проигравшую американке.

Ненавижу их. Ненавижу эту страну. Ненавижу то, что сегодня произошло.

Она возвращается в отель, где отец заказал для нее шикарные апартаменты.