Ход королевой

Далее ведущий упоминает волнения в Северной Ирландии, где сторонники ИРА проводят демонстрации с требованием освобождения объявивших голодовку заключенных тюрьмы Лонг Кеш, к которым не допускают сотрудников Amnesty International[14].

– Не пойму, чем вам так важна эта ретроспектива, – не выдерживает Софи.

– При каждодневном наблюдении ничего не разглядишь, при помесячном разглядишь немного. Озираясь на целый год, имеешь глобальную перспективу.

Моника закрывает свою записную книжку и пристально смотрит на важную сотрудницу МИ-5.

– Сколько еще она, по-вашему, протянет?

– Некоторые заключенные сидят в секторе усиленной безопасности тюрьмы Мейз уже шесть лет. Они молчат, у них пустой взгляд, но они живы. Вы сами назвали таких мухами под анестезией, запутавшимися в паутине.

Моника кивает, но, похоже, не вполне удовлетворена.

Странно чувствовать, что твоя месть удалась. Кажется, я была готова к длительной борьбе, поэтому от такого исхода у меня какое-то непонятное чувство. Отсюда и мой сон прошлой ночью.

– Все в порядке? Можно подумать, что вы встревожены участью вашей конкурентки, – говорит ей Софи.

– Порой победа оставляет горькое чувство.

– Вы получили то, чего хотели, но почему-то недовольны…

Моника качает головой и выдавливает улыбку.

– Все в порядке, спасибо. Благодаря вам я отомстила за гибель моей матери.

Софи Веллингтон наклоняется над столом.

– Сколько еще ты будешь меня благодарить? – переходя с Моникой на «ты», она берет ее руку.

Она ко мне пристает?

– Я сапио-сексуалка, – сообщает решительным тоном Моника.

– Это еще что такое?

– Меня привлекают умные люди. Неважно, кто человек – мужчина или женщина, молодой или старый. Имеет значение только блеск его мысли.

Софи Веллингтон принимает это объяснение за поощрение, пересаживается так, чтобы оказаться прямо напротив Моники, и целует ее. Та не сопротивляется.

Звучат двенадцать ударов часов, оповещающие о конце 1985 года.

19

Николь будит какой-то звук, непохожий на другие звуки, проникавшие в ее камеру. Пока что все звуки исчерпывались скрипом дверцы, в которую просовывали поднос с едой. Она даже его полюбила.

Какой-никакой, а звук.

Но сейчас слышен не скрип, а нечто посложнее. Она прислушивается и понимает, что кто-то отпирает замок ее камеры.

Дальше происходит нечто неожиданное: дверь распахивается.

Сначала она чувствует волшебный запах – свежего воздуха. От жизни в непроветриваемой камере ее обоняние десятикратно обострилось. В воздухе, хлынувшем в камеру из коридора, она улавливает сосновую нотку – это запах моющего средства, совершенно волшебный.

После обоняния включается зрение: она видит в двери мужчину. На нем красочная одежда, ее яркость бьет в глаза в сравнении с белизной камеры. Она отдает должное цвету морской волны – такова его форма – и начищенным медным бляхам. Лицо у него приятного розового цвета, усы каштановые, в тон карим глазам.

Наконец-то кто-то, отличный от меня.

Она принюхивается и улавливает волнующий запах мужского пота.

– Живо за мной! – командует он.

Николь показывает на камеру на потолке.

– Не волнуйтесь, я ее отключил.

Вдруг это ловушка? Вдруг он обманывает меня обещанием свободы, чтобы сделать заключение еще невыносимее?

– Вы кто?

– Тот, кто вас отсюда выведет.

– Вы надзиратель. Зачем вам это?

– Позже объясню, пока надо делать ноги. – И он протягивает ей руку.

– Почему я должна вам доверять?

– Потому что у вас нет выбора.

Наслаждаясь пестротой и запахами коридора, надеясь на встречу с другими людьми и понимая, что при всей странности ситуация может сулить лучшее, она решается на риск, хватает надзирателя за руку и доверяется ему.

От прикосновения к чужой коже ее бьет током, и она блаженно жмурится.

Они торопятся по безлюдным коридорам. Внезапно провожатый замирает и толкает ее в угол.

Он смотрит на часы. Проходят минуты, Николь таращится на разноцветные былинки в лучах света, вдыхает молекулы волшебных тюремных ароматов, наслаждается тем, что прижимается спиной к кирпичной стене. Даже волосатая рука надзирателя – настоящий дар свыше.

Усач не отрывает взгляд от своих часов. Оба не двигаются. Гремит один взрыв, другой, третий, начинает завывать сирена.

Даже этот душераздирающий звук кажется Николь божественной музыкой после долгих дней, проведенных в полном безмолвии.

Ее спаситель делает знак: мол, теперь уже недолго ждать. До ее слуха доносятся новые звуки: радостные крики, удары, треск.

– Я подорвал систему, управляющую дверями пяти корпусов строгой изоляции, – шепотом сообщает надзиратель. – Теперь все заключенные свободны.

Какое счастье слышать эти слова!

К восторженным крикам заключенных примешиваются топот и свистки. Прибыли полицейские из особого отряда для подавления беспорядков.