Читаем Ход королевой полностью

Она не знает, день на дворе или ночь. Обращенные к ней призывы сотрудничать звучат без всякого графика, не позволяя ей приходить в себя. Еду приносят без всякого расписания: маленькие подносы с завтраком, обедом и ужином просовывают в окошко внизу двери в разное время и в любом порядке. Бывает, дают два завтрака или два ужина подряд. Завтрак она узнает по присутствию на подносе хлеба на молоке в дополнение к простому хлебу, ужин – по супу.

Я обязана найти выход.

Его не может не быть.

До нее доходит, что переносить происходящее ей так трудно потому, что нечего сказать себе самой. Всегда живя в окружении людей, она не испытывала необходимости в собственном внутреннем мире.

Идеально было бы вступить в диалог с воображаемым другом, но даже это мне недоступно.

Я все время живу реальной жизнью, жизнью Николь О’Коннор.

Я остаюсь человеком, чьим чувствам нужна внешняя стимуляция, притом что сейчас происходит обрушение моей души.

Я дроблюсь, растворяюсь, постепенно исчезаю.

Она снова и снова вспоминает слова своего заклятого врага.

Подставив голову под кран, она гадает, какой сегодня день.

Сколько еще времени я продержусь?

Она тяжело дышит.

Что я могу сделать в таком месте, где нет никого и ничего?

Она ищет – и находит.

Голодовка.

Она вспоминает голодовку Бобби Сэндса.

Его голодовка кончилась смертью. Но он, по крайней мере, знал, что существует. Он стал мучеником и вдохновил других на борьбу за независимость Ирландии.

Я же рискую просто умереть, и никто об этом не узнает, никто даже не заметит. Для мира вне этой тюрьмы я, скорее всего, пропала без вести. Даже мой отец думает, наверное, что я отправилась в далекое путешествие, откуда никак не прислать весточку.

Она смотрит на поднос с опостылевшей белой едой. Хлеба на молоке нет, супа тоже, значит, это обед. Третий подряд.

В конце концов, отказавшись есть эту дрянь с пластмассовым вкусом, я не лишусь ничего ценного.

Она встает и, глядя в камеру, кричит:

– Я объявляю голодовку! Слышите? Голодовка!

Она ждет реакции, но ничего не происходит. Красный диод по-прежнему горит, но динамик не издает даже треска.

Через час рука, совавшая в дверцу ужин, забирает нетронутый поднос.

На что я надеялась? На пресс-конференцию?

Из принципа она четыре дня подряд продолжает то, что считает голодовкой.

Подносы забирают из ее камеры нетронутыми.

В конце концов – кажется, на пятый день – она сдается и набрасывается на пресный хлеб, пресное пюре, пресный йогурт, запивая все это никакой водой. Хуже всего то, что это доставляет ей удовольствие.

Растягиваясь на полу, она думает: Шах и мат. Я проиграла. Теперь у меня осталось три варианта: безумие, измена, смерть.

Думая об этом, она не знает, какой из трех вариантов хуже.

18

Перед Моникой Макинтайр вагон метро, водруженный посреди просторного, ярко освещенного помещения. У вагона нет колес, он стоит прямо на полу. Двое в форме заталкивают ее в вагон и сажают на откидное сиденье.

Из громкоговорителей в потолке вагона доносится:

– Я Николь О’Коннор, я хочу, чтобы вы назвали имена сотрудников МИ-5, на которых работаете.

Моника не отвечает. Двери открываются, в железный вагон вваливается добрая сотня людей. Звучит пронзительный звонок, вроде тех, что предшествуют закрыванию дверей в метро Нью-Йорка. Толпа действует на Монику угнетающе. А тут еще голос Николь:

– Плотность – семь человек на квадратный метр. Ну выкладывай: на кого ты работаешь в МИ-5? Назови имя своего связного – и катись отсюда.

Моника пытается пробиться к дверям вагона, но ее блокируют люди вокруг.

– Не хочешь говорить? Ничего, заговоришь. Переходим к повышенной плотности.

В вагон влезает еще человек двадцать, сильно увеличивая давление на нее и уменьшая количество пригодного для дыхания воздуха. Снова звонок.

– Помалкиваешь? Переходим к плотности девять человек на квадратный метр.

Новые два десятка человек в железной коробке, новый пронзительный звонок.

Моника уже задыхается, ее стискивают со всех сторон.

– На кого работаешь?

Поскольку она все еще держит язык за зубами, перед очередным звонком в вагон врываются новые двадцать человек.

– Плотность – десяток на квадратный метр, – сообщает голос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза