Ход королевы

Фостер слегка приподнял бровь, глядя на это, и вывел ладью на вертикаль ферзя, которую Бет вскрыла жертвой пешки. Она прищурилась, рассматривая позицию. Ей не нравилось, как развивается партия и к чему все идет. Головная боль усиливалась. Встав из-за стола, Бет направилась к арбитру и попросила аспирин. Тот долго искал таблетки, нашел наконец, и она проглотила сразу три, запив их водой из бумажного стаканчика; затем вернулась к Фостеру. Когда она шла по залу, другие шахматисты поднимали головы, таращились на нее, и Бет вдруг разозлилась на себя за то, что согласилась участвовать в этом третьесортном турнире и теперь вынуждена возвращаться к столу, чтобы разобраться с каким-то там Фостером. Все происходящее ее напрягало: если она выиграет партию, эта победа не будет иметь для нее никакого значения, если же проиграет, выставит себя на посмешище. Но нет, она не проиграет. Бенни Уоттс не сумел ее победить, а уж этому жеманному студентику из Луисвилла ни за что не загнать ее в угол. Она найдет ударную комбинацию и покончит с его королем.

Но комбинация все не находилась. Бет пристально наблюдала, как меняется положение на доске после каждого хода, и не видела для себя никаких перспектив. Фостер был хорош – явно сильнее, чем можно было судить по его рейтингу. Хорош, но не гениален. Люди, собравшиеся вокруг их стола в небольшом зале, молча смотрели, как Бет все глубже уходит в оборону, стараясь не подавать виду, что нервничает, однако тревога прорывалась в движениях. Что происходит с ее мозгом? Она же не пила целый день и две ночи. Что с ней не так? В глубине души нарастал страх: что, если она каким-то образом загубила свой дар?..

А потом, на двадцать третьем ходу, Фостер вдруг затеял череду разменов в центре доски, и Бет поняла, что не может это остановить. Девушка смотрела, как ее фигуры исчезают одна за другой, лагерь пустеет и мало-помалу она оказывается в безнадежно проигрышном положении перед соперником с материальным приемуществом двух пешек и рейтингом 1800. Она ничего не могла ему противопоставить. Он вот-вот проведет свою пешку в ферзи, и для нее это будет окончательным позором.

Бет сняла своего короля с доски до того, как Фостер совершил превращение, и покинула зал, не взглянув на соперника. Пробилась сквозь толпу, стараясь никому не смотреть в лицо, и подошла к столу администраторов.

– Я плохо себя чувствую, – сказала она главному арбитру. – Придется отказаться от дальнейшего участия в турнире.

Бет в смятении, на ватных ногах, шагала по Мейн-стрит, запрещая себе думать о проигранной партии. Это было чудовищно. Захолустный турнир должен был стать для нее своего рода тестом – из тех, что устраивают себе алкоголики, – и она провалила испытание. Решила, что, вернувшись домой, не возьмет в рот ни капли спиртного – будет читать, играть в шахматы и собирать себя по кусочкам. Но мысль о том, что сейчас она окажется одна в пустом доме, наводила ужас. А что ей остается? Других занятий Бет не могла себе придумать, и не было в мире человека, которому она хотела бы позвонить. Проигранная партия, по сути, не имела никакого значения, турнир был ничтожный по уровню, но Бет задыхалась от унижения. Она бы не вынесла разговоров о том, как проиграла Фостеру, и не желала его видеть никогда в жизни. Больше пить нельзя. Через пять месяцев ее ждет настоящее соревнование – серьезный шахматный турнир в Калифорнии. Что, если ее способности не восстановятся? Что, если алкоголь разрушил в мозге синаптические связи, отвечавшие за шахматный талант? Она смыла свой дар вином, стерла его, как ластиком. Бет вспомнила прочитанную где-то историю о художнике, представителе поп-арта, который купил на аукционе подлинный карандашный рисунок Микеланджело, взял ластик – и стер его, так что в руках остался кусок пожелтевшей бумаги. Ее тогда ошеломило чувство утраты. И такое же чувство появилось сейчас, когда она представила себе собственный мозг, из которого изъяли шахматный дар.