Ходи прямо, хлопец

— Меня оставил, — согласилась Клавдия, — только я с тобой не останусь. — И потянулась к чемодану, стоявшему между диваном и стенкой.

— Не валяй дурака. — Метнев сел и перехватил ее руку.

Клавдия попыталась вырваться, но он держал крепко. Злость захлестнула ее, и, не соображая, что делает, она закричала ему прямо в лицо:

— Ненавижу тебя, изверг ты, а не человек!.. Ненавижу!.. Ненавижу!..

Оп резко дернул ее за руку и отпустил. Клавдия потеряла равновесие и, больно ударившись об угол стола, упала.

— Психопатка, сказал Метнев. И не было в голосе его злости, а только превосходство сильного над слабым.

Все в Клавдии взбунтовалось — против этого снисходительного пренебрежения, против той его власти над ней, от которой она столько раз хотела освободиться и не могла. Это было, как взрыв, оглушивший ее, лишивший способности рассуждать.

Над головой у Клавдии болталась на ремне кобура с пистолетом. Она резко села, вырвала из кобуры пистолет и передернула затвор.

Метнев медленно встал. Лицо его закаменело.

— Брось пистолет, — хрипло сказал он. — Сейчас же!..

И столько было в этом приказании воли и власти, что Клавдия почувствовала слабость и едва не выронила пистолет. Чтобы удержать его, она сжала рукоятку изо всех сил и встала. В эти секунды не прошлое — со всем, что было у них с Метневым, а будущее пронеслось у нее в голове. И ничего доброго не увиделось ей в этом будущем. Она поднесла пистолет к виску, но Метнев перехватил руку.

— Пусти! — неистово выкрикнула она. Рванула руку изо всех сил, почти теряя сознание от боли и отчаяния.

Выстрел ударил глухо, будто и не в комнате.

Метнев медленно осел на пол и опрокинулся навзничь. Она услышала, как стукнулась о доски его голова.

Клавдия словно окаменела. Так и застали ее с пистолетом в руке над распростертым телом вбежавшие в комнату соседи.

…Метнев выжил, по вышел из госпиталя инвалидом. Его демобилизовали, и он уехал к жене и дочери.

А Клавдию увезли отбывать срок.

Когда Андрей Аверьянович брал ключ у дежурной по этажу, со стула в вестибюле поднялся плотный человек с редкими рыжими волосами на темени.

— А я вас поджидаю, — сказал он, подходя к Андрею Аверьяновичу. — Моя фамилия Кашлаев, звать Никифор Кузьмич.

— Прошу. — Андрей Аверьянович пропустил гостя вперед, указал на полумягкое кресло возле стола. — С вашего разрешения я сниму пиджак.

— Вы меня, пожалуйста, не стесняйтесь. — Кашлаев приложил ладонь к груди. — Вы меня извиняйте за то, что вторгся в такое время.

Андрей Аверьянович достал из портфеля бутылку «Будвара», открыл и разлил по стаканам.

— Промочим горло, — и выпил холодное пиво залпом.

Кашлаев отхлебнул деликатно и поставил стакан на стол.

— Я хотел прийти к вам в первый же день, но не пришел, решил подождать пока вы ознакомитесь с делом. Скажите, что грозит Клавдии Максимовне?

— Тюремное заключение, — ответил Андрей Аверьянович.

— На какой срок?

— Это решит суд.

— В каких пределах хотя бы?

— На первых порах следствие склонялось к тому, чтобы квалифицировать ее действие как покушение на убийство.

— Даже так?

— Она сама дала к тому повод. На вопрос следователя: «Вы не предполагали, что можете убить человека, когда поднимали на него ружье?» она ответила: «А мне все равно. Если б и убила — не пожалела бы».

— Язык ее — враг ее. — Кашлаев расстроился.

— Но на сто вторую статью следствие не вытянуло, — продолжал Андрей Аверьянович, — остановились в конце концов на сто девятой: умышленное менее тяжкое телесное повреждение при отягчающих обстоятельствах.

— И что же считают отягчающими обстоятельствами?

— Вы же знаете, что Баранова однажды уже отбывала наказание?

— Знаю.

— И знаете — за что?

— В общих чертах. Клавдия Максимовна очень скупо о себе рассказывала, а расспрашивать в подробностях я не считал себя вправе. Знаю, что ранила она командира полка, который ее оскорбил. То есть она не говорила, что он ее оскорбил, но я так понимаю, что надо было жестоко оскорбить Клавдию Максимовну, чтобы она подняла оружие на человека, которого любила.

— Она сама сказала, что любила подполковника Метнева?

— Я это понял из того, как она говорила о нем… И что же предусматривает эта сто девятая статья?

— Лишение свободы на срок до пяти лет.

— Да-а, — протянул Кашлаев, — ужасная история. Но что-то можно сделать, чтобы уменьшить наказание? Хотя бы уменьшить.

— Будем пытаться.

— Я вас очень прошу. Если какие расходы…

— Я взялся за это дело, — прервал Андрей Аверьянович, — значит, обязан защищать Баранову. Не о доходах и расходах сейчас речь, а о судьбе человека.

— Извините меня. — Кашлаев обе руки прижал к груди. — И не поймите превратно. Я лично как бы несу ответственность за случившееся: произошло это прискорбное событие у меня в доме. И потом… — Кашлаев замялся. — Судьба Клавдии Максимовны мне далеко не безразлична… Вам я скажу. Вы должны знать… Я полюбил Клавдию Максимовну.

— Ей вы говорили об этом?

— Нет, не решался.

— А если она не примет вашу любовь? Она женщина резкая и, я бы сказал, своевольная.