Ходи прямо, хлопец

Положила конверт перед секретаршей и вышла. Она хотела сейчас же уехать домой, но, постояв у порога и поостыв, решила, что не стоит этого делать — она же еще не уволена. А конторских видеть очень не хотелось, и Клавдия поехала в автопарк — были кое-какие претензии к Абукару Абукаровичу.

Прошли те времена, когда она робко входила в застекленную клетушку директора автопарка, теперь все здесь было знакомо и просто.

Мирзоев сидел за столом в неизменной клетчатой рубашке с расстегнутым воротом, заросший за день черной, с проседью, щетиной. Протянул Клавдии широкую ладонь, крепко тряхнул руку.

— Садись.

Клавдия села и с грустью оглядела красочные плакаты на стенах, пестрый барабан на шкафу, мирзоевский стол, заваленный бумагами. Ей расхотелось говорить о делах, и когда Абукар Абукарович спросил, зачем она пришла, Клавдия ответила:

— Давно не была, соскучилась.

— Вах, соскучилась, — Мирзоев взмахнул рукой. — Ты эти подходы брось, говори, что нужно.

Клавдия рассмеялась:

— Ничего не нужно, так зашла. Нельзя разве так зайти?

— Пачему нелзя, можно. — Мирзоев беспомощно оглянулся. — Только угощать тебя, панимаешь, нечем.

— А и не надо.

И тут она вспомнила, что у нее сегодня день рождения. С утра помнила, потом, после разговора с Хабаровым, из головы вылетело. А сейчас вспомнила. Сказать Мирзоеву или не сказать? Решила не говорить. Она никому не говорила. Зачем? Тридцать девять лет, жизнь позади, а она еще словно и не жила, ни к какому берегу не причалила.

Так ничего и не сказала Мирзоеву, посидела немного в его клетушке и вышла в гараж. Это было длинное, и сейчас, когда дневной свет мешался с электрическим, мрачноватое помещение, заставленное самосвалами и трехтонками, автобусами без колес и легковушками с задранными капотами.

Клавдия ступила на эту знакомую улицу из машин, и вдруг почти над ухом у нее рявкнул клаксон самосвала. Другой, напротив, отозвался. Она невольно прибавила шаг, но клаксоны не умолкали, к ним присоединялись новые, и она шла через их вскрики и вопли, через эти нарастающие гудки, недоумевая и оглядываясь. А навстречу ей — Клавдия не сразу его увидела — медленно, со всей торжественностью, на какую был способен, вышагивал шофер Карасиков с букетом в одной руке и свертком в другой.

Они медленно сходились и, когда их разделяло не более метра, Карасиков протянул Клавдии букет и сверток. Клаксоны рявкнули дружно и умолкли.

Позади Клавдия услышала голос Абукара Абукаровича:

— Что такой, пачему кричишь?

— Поздравляем Клавдию! — крикнул Карасиков. — Поздравляем тебя, Клавдия! — И сунул ей в руки букет и сверток.

Она взяла, прижала к груди. Спросила:

— Откуда вы знаете?

— В отделе кадров был, твое личное дело видел, — ответил Карасиков. — Решили отметить.

— Спасибо. — В горле у нее пересохло, она беспомощно оглянулась. Шоферы улыбались ей от машин.

Ей хотелось крикнуть им вслед: «Спасибо, милые вы мои, дорогие ребята!» Но крикнуть она не могла, не было голоса. Только переложила мягкий пакет под мышку и освободившейся рукой обняла Карасикова, поцеловала его в губы.

И горько, и радостно было на душе у Клавдии, когда она шла домой. Сжилась, сработалась она с этими грубоватыми, своенравными парнями, не чужие они ей, и она для них свой, нужный человек — вот же как поздравили ее, до слез приятно. А она уходит от них. Работать бы и работать, а надо уходить. Из-за каких-то мерзавцев, с которыми ей не жить в одной конторе. Мелькнула мысль: «А может, все это ерунда? Может, вернуться и забрать заявление?» Но эта мысль недолго держалась. Клавдия понимала, что пути назад ей нет.

Дома ждал Клавдию еще один сюрприз. Издали заметила она Кашлаева — Никифор Кузьмич прогулочным шагом прохаживался под окнами.

— Вас поджидаю, — сказал он, здороваясь. Как фокусник, вытянул из-за спины букетик алых гвоздик. — Поздравить пришел.

Клавдия вдруг поняла, что, если б сегодня Кашлаев не пришел с цветочками, ей было бы больно.

— Такой день, — продолжал между тем Кашлаев, — надо бы посидеть за столом, бутылочку шампанского открыть. Если вы, Клавдия Максимовна, дома гостей не принимаете, прошу ко мне, я на всякий случай стол накрыл и шампанское в холодильнике держу… Почему ко мне? — стал он сразу объяснять, предупреждая возражения. — Да потому, что вы давно обещали навестить мою обитель, и когда же, как не сегодня… Если, конечно, вы гостей не пригласили. Тогда можно все сделать по-другому.

— Не приглашала я гостей, — сказала Клавдия, — поедемте.

— Может, зайдете домой переоденетесь?

— Переоденусь, — согласилась она.

— Я подожду.

Он остался на тротуаре под окнами, она пошла переодеваться. Надела свое лучшее платье стального цвета, приталенное, с глубоким вырезом на груди, причесалась. Глянула в зеркало и усмехнулась: «Вроде еще ничего, шея молодая, грудь высокая». Глаза блестели, давно она такими глазами не смотрела на себя в зеркало.

Кашлаев жил на окраинной улице, застроенной вперемежку старыми и новыми домами. Старые были неказисты, с маленькими окошками, со ставенками на железных болтах. Новые радовали глаз добротной кирпичной кладкой, широкими окнами.