Ходи прямо, хлопец

Десять дней — небольшой срок. Но и не малый, когда люди живут под одной крышей, бок о бок, видят друг друга с раннего утра до позднего вечера. Борис уже знал, что с мужем у Аннушки не все ладно. Приезжал он почти всегда навеселе — рослый, сильный, с красивым наглым лицом парень. На руках и на груди татуировка: якорь, пронзенное сердце, кривобокая русалка. На плече наколото: «Не забуду мать родную». Фамилия у него была подходящая — Глотов, имя не очень шло к его нахальный физиономии: Аннушка звала его Женей, рыбаки почему-то Генкой.

Женя-Генка Глотов отслужил на флоте, пришел оттуда квалифицированным механиком. Работая по специальности на рыбозаводе, там и познакомилась с ним Аннушка, приехавшая после техникума на рыбоводную станцию. Год назад по пьяному делу Генка допустил аварию, его уволили. Аннушка упросила директора, и Глотова взяли на рыбоводную станцию рабочим.

В бригаде к Генке относились разно: большинство с усмешкой, Степан Степанович с угрюмой неприязнью, Семен Бутько с ним шушукался и выпивал тайком от Аннушки.

Дочку Глотов, видимо, любил. Таскал ее на плечах, взяв за руку, чинно прогуливался по берегу. Когда был во хмелю, плясал перед ней «цыганочку», шлепая ладонями себя по губам, по ягодицам, по каблукам хромовых, гармошечкой сапог. Клара, широко раскрыв глаза, смотрела на Генку с любопытством, как на чужого.

— Ну же, перестань, — уговаривала мужа Аннушка, — ребенку неинтересно смотреть, как ты выламываешься.

— Не мешай, — огрызался Генка, — ей нужна отцовская ласка. Смотри, дочка, учись…

В отцовской ласке Клара нужды не испытывала: с девочкой возилась, баловала ее вся бригада. В большой комнате, где спали рыбаки, она кувыркалась на кроватях, играла с мыльницами, бритвенными стаканчиками и яркими коробочками от сигарет. Когда рыбаки отдыхали, Клара бесцеремонно и беспрепятственно забиралась к ним на колени, садилась верхом, карабкалась на плечи. Суровые люди, подолгу оторванные от семей, щедро дарили ей любовь и ласку. Угрюмый Степан Степанович, когда девочка забиралась на его могучие плечи, кривил губы, изображая на каменном лице что-то отдаленно напоминающее улыбку. Громадные ладони его бережно поддерживали Клару. Даже Семен Бутько, этот ядовитый на язык, хамоватый парень, с Кларой делался добрей и навстречу девочке по-собачьи скалил свои желтые губы.

Клара без спросу заходила в комнатку, где обитал бригадир Лепко. И тут ей не было запретов: Лукьян Егорович разрешал поиграть даже с телефонной трубкой. Любовь у бригадира с Кларой была крепкая и верная. Как и всякая настоящая любовь, она омрачалась иногда размолвками по пустяковым поводам, но ненадолго: стоило девчушке прийти с повинной и сказать: «Иголыч, я больше не буду», как мир восстанавливался. В свою очередь, Лукьян Егорович тоже долго не мог обойтись без Клары и, случалось, если бывал не прав, винился перед ней, несмотря на бригадирское свое самолюбие.

Борис любил Галинку, младшую сестру, но к другим детям по молодости лет ничего не испытывал — ни любви, ни неприязни, просто не замечал их, если они под ноги не подвертывались. Отношение рыбаков к Аннушкиной дочке его не то чтобы удивило, но заставило призадуматься. Он отметил, что не может просто и естественно, как его новые товарищи, обращаться с девочкой. Они разговаривали с ней заинтересованно и почти серьезно, она им не мешала и не утомляла их. Он же не знал, чем ее занять, как с ней себя вести, когда девочка подходила к нему. И она редко дарила Бориса своим вниманием. Чувствовала, наверное, что еще нет в нем чего-то, что есть у «Иголыча», у Шевчука и даже у каменно-угрюмого Степана Степановича. Или, может быть, в нем есть что-то, от чего они уже сумели избавиться?

В дверях общежития появилась Мартыновна. Это означало, что завтрак готов. Борис встал и посигналил Аннушке. Та покивала годовой: поняла.

5

На этот раз команды «подъем» не было. Лукьян Егорович негромко позвал Пащенко, и они вышли из дома. Борис проснулся, но не встал. И другие рыбаки не вставали с постелей, хотя в углах уже вспыхивали папиросы. Наконец Лепко вернулся. В несколько голосов его спросили:

— Ну, как там?

— Погода нелетная, хлопцы, — ответил бригадир и ушел в свою комнату.

Борис задремал. Проснулся, когда уже светало. День занимался тусклый. Море швыряло на берег грязные волны с желтопенными хребтами. Над горизонтом клубились свинцовые тучи.

Вчера в бригаду привезли деньги — заработок за две недели. Борис тоже получил свою долю — первую зарплату. Когда расписывался в ведомости, Лепко сказал ему:

— Ты, конечное дело, хозяин своим грошам, только я тебе совет дам — оставь их до времени у меня, сохранней будет.

— А что, могут пропасть? — удивился Борис.

— Могут, — подтвердил бригадир. — Чтобы украсть друг у друга — этого у нас нет, а пропить ты их свободно можешь.

— Что вы, Лукьян Егорыч! — запротестовал Борис. — Я же не пью.

— Не зарекайся, — серьезно сказал Лепко. — Обычай у нас — с первой получки угостить бригаду. Не ломай обычая. Вот тебе шесть рублей, купи два пол-литра, угости. Больше не надо. Понял?