Читаем Ходи прямо, хлопец полностью

Веселинов был на голову выше Андрея. Гармонично сложенный, с рельефной мускулатурой, он не выглядел очень большим и громоздким, когда видели его одного. Но рядом с Андреем Веселинов казался гигантом. «Давид и Голиаф», — писали на другой день иностранные журналисты в отчетах. Из наших тоже кое-кто ввернул эти библейские имена, однако редакторы вычеркнули.

Стоя рядом с Веселиновым, Андрей подумал, что удар у этого парня, должно быть, весит столько, что запросто может свалить доброго быка. «Двигаться, двигаться и еще раз двигаться», — так вчера определили они с Иваном Филипповичем и старшим тренером установку на бой с болгарским чемпионом. И первые секунды после гонга Андрей повторял про себя: «Двигаться, двигаться…»

Веселинов был нетороплив, но перемещался на ринге легко. Стойка у него традиционная, хрестоматийно правильная: левая рука впереди, плечо прикрывает подбородок, правая готова к защите и к нападению. И начал бой он, как на тренировке, с ограниченным заданием: удар левой, выпад правой. Андрей легко уклонился и сам попробовал ударить левой в корпус. Перчатка его попала в то место, куда он целил, однако Веселинов и глазом не моргнул. «Хорошо, — подумал Андрей, — пусть думает, что я сильней не могу».

Противник не предлагал загадок, действовал заученно и прямолинейно. Уходить от его ударов было нетрудно, и вообще все складывалось проще и легче, нежели ожидали Андрей и тренеры. Голиаф наступал, но не слишком активно, даже не пытался загнать противника в угол, во всяком случае, Андрей без труда маневрировал в центре ринга. Он попробовал атаковать сам, и не без успеха: Веселинов довольно прочно защищался, когда Андрей метил в голову, и не успевал прикрывать локтем печень. Все это Андрей видел, отлично чувствовал дистанцию и все чаще наносил удары, беря инициативу в свои руки.

Зал ревел от восторга: наш боксер выигрывал у великана, и тот ничего не мог поделать.

Одобрительный гул трибун, ощущение своей легкости и неуязвимости кружили Андрею голову. Он играл с Веселиновым, как укротитель со львом, разве только голову ему в пасть не клал. Болгарский тяжеловес не был слабым противником, вовсе нет, это бой, а не игра в одни ворота, но в том бою Андрей переигрывал противника по всем линиям, противопоставляя силе ловкость, умение избежать мощный удар и точно ударить самому.

Андрей не смотрел на секунданта, забыл о нем, кажется, не нуждался в нем. А Иван Филиппович с возрастающей тревогой следил за боем: слишком рискованно атаковал Андрей, рано отбросил осторожность.

И вдруг зал на мгновение замер, умолк на полувздохе: Андрей упал, словно споткнулся о что-то и не устоял на ногах.

Веселинов сработал не по хрестоматии, он неожиданно обрушил на противника левую перчатку. Это был такой ловкий ход, такой мощный удар, что ни предупредить его, ни избежать Андрей не смог, он только сумел ослабить этот обвальной тяжести прямой. Веселинов не попал точно, лишь задел челюсть Андрея, но этого было достаточно, чтобы на мгновение оглушить Андрея. Многоламповая люстра качнулась над ним, издав звук, напоминающий удар гонга.

Первое, что он увидел, подняв голову, было лицо Ивана Филипповича. На нем написано отчаяние. Лицо человека, который в одно мгновение потерял все.

Андрей услышал счет «…два… три…» и гул голосов, катившийся на ринг, как гул прибоя. Он хотел вскочить, но смог оторвать от пола только одну перчатку и колено. Какая-то сила давила на него, гнула к полу, ужасно захотелось лечь и вытянуться прямо здесь, на глазах у тысяч зрителей, у ног судьи, который считал: «…четыре… пять…»

Но глаза Ивана Филипповича умоляли — встань! И все в Андрее воспротивилось желанию лечь. Надо встать! Он должен встать! Казалось ему или они в самом деле кричали, Андрей не мог бы сказать с уверенностью, но он слышал тысячеголосое: встань! Рот у Ивана Филипповича плотно сжат, но он кричит громче всех: встань! И Ларионов кричит. И старший тренер.

Андрей приказал себе: встань!

И встал. И поднял руки к груди, обозначив боевую стойку.

— Бокс! — бросил судья и сделал шаг назад.

Веселинов шел на него из угла, и Андрей вспомнил: «…двигаться, двигаться». Он скосил глаза и посмотрел на тренера. Тот стоял за канатами на одном колене, глаза его молили: «Держись!», а руки мяли полотенце, которое он готов был в критическую минуту выбросить на ринг.

И не столько умоляющий взгляд Иванцова, сколько это полотенце вернули Андрею силы. Нет, он не собирается капитулировать, нет, полотенце сегодня не понадобится, черт возьми!

Андрей опередил Веселинова и ударил первый. Болгарии не ожидал атаки. Он шел добивать разгромленного противника, а встретил бойца, который не собирался складывать оружие.

Гонг. Андрей с наслаждением опустился на табурет.

— Осторожней, Андрюша, — шептал Иван Филиппович, будто его кто подслушивал. — На ножках работай, на ножках. Не зарывайся. И — по корпусу. Пробивай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза