Они устраиваются на ночь в импровизированной гостиной Лилли среди картонных коробок, ковровых обрезков и всякой ненужной дребедени, брошенной безвестными бывшими жильцами. На облупленном подносе Лилли приносит немного растворимого кофе, они садятся у фонаря и просто болтают. Они говорят о своём детстве (как выясняется, схожие безобидные задворки пригородов с их тупиками, скаутскими отрядами и жаровнями для сосисок), затем вступают в ставшую теперь привычной дискуссию о том, что они будут делать, если и когда найдётся лекарство от эпидемии и все эти проблемы исчезнут. Остин говорит, что, скорее всего, переберётся в местечко потеплее, найдёт себе хорошую женщину, осядет и будет делать доски для сёрфинга или что-то в этом роде. Лилли делится с ним мечтами о том, как она станет дизайнером одежды, отправится в Нью-Йорк — как будто Нью-Йорк всё ещё существует — и завоюет известность. Лилли обнаруживает в себе всё возрастающий интерес к этому растрёпанному благодушному юноше. Она изумляется тому, какой славный и мягкий человек кроется под маской развязного стиляги. Она задумывается, не была ли эта игра в плейбоя этаким испорченным защитным механизмом. Или может быть, он, как и любой другой выживший, просто пытается справиться с тем, что не имеет названия, но чрезвычайно похоже на какое-то вирусное стрессовое расстройство. В любом случае, независимо от своих прозрений насчёт Остина, этой ночью Лилли рада компании, и они разговаривают до рассвета.
В какой-то момент, очень поздней ночью, после затянувшейся неловкой паузы, Лилли окидывает взглядом своё тёмное жилище, раздумывая и пытаясь вспомнить, куда она засунула свою небольшую алкогольную заначку.
— Знаешь что? — говорит она в конце концов. — Если память мне не изменяет, то кажется, у меня есть полбутылки ликёра Southern Comfort. Так, припрятала на всякий случай.
Остин многозначительно смотрит на неё.
— Уверена, что хочешь с ней расстаться?
Девушка пожимает плечами, встаёт с кушетки и шлёпает через всю комнату к груде ящиков.
— Когда, если не сейчас, — бормочет она, роясь среди запасных одеял, бутылок с водой, амуниции, бинтов и средств дезинфекции. — Приветики, дорогуша, — говорит она наконец, добравшись до чудесно гравированной бутылки с жидкостью чайного цвета.
Она возвращается на место и откручивает крышку.
— За крепкий ночной сон, — провозглашает она тост, делает большой глоток и вытирает губы.
Она садится на диван рядом с ним и передаёт бутылку. Остин, вновь поёжившись от боли в боку, отхлёбывает из бутылки и кривится от обжигающей горло жидкости не меньше, чем от швов между рёбрами.
— Боже, я такая размазня!
— О чём ты? Ты не размазня. Молодой парень твоего возраста, в постоянных бегах... крутые фортеля вне безопасной зоны, — она берёт бутылку и делает ещё один глоток. — Все у тебя будет в порядке.
Он адресует ей взгляд.
— «Молодой парень»? А ты кто — пенсионер? Мне почти двадцать три, Лилли, — он усмехается. — Давай-ка это сюда. — Он забирает бутылку и делает большой глоток, содрогаясь от жгучего пойла. Закашливается и хватается за бок. — Чёрт!
Она сдерживает смешок.
— Всё хорошо? Может, воды? Нет? — она берёт у него бутылку и отхлёбывает немного. — Дело в том, что мне достаточно лет, чтобы быть твоей... старшей сестрой. — Она рыгает. Затем хихикает, прикрывая рот. — О Боже, извини меня.
Он хохочет. Боль опять пронизывает его рёбра, и юноша вздрагивает.
Некоторое время они пьют и болтают, пока Остин не закашливается вновь, придерживая бок.
— Ты в порядке? — она тянется к нему и убирает с его глаз прядь курчавых волос. — Хочешь тайленола?
— Всё нормально! — огрызается он. Затем тяжело вздыхает. — Прости меня... Спасибо за предложение, но я в порядке, — он поднимает руку и касается её ладони. — Прости меня, я такой... неуравновешенный. Чувствую себя идиотом... будто инвалид хренов. Как я нахрен мог быть таким неуклюжим?
Она смотрит на него.
— Замолчи, а? Ты не неуклюжий, и ты не инвалид.
Он смотрит на неё.
— Спасибо, — юноша берёт её за руку. — Я ценю твои слова.
На какой-то миг Лилли физически ощущает, как поднимается и клубится темнота вокруг неё. Она чувствует, как отлегает тяжесть от сердца, как от живота к ногам разливается тепло. Ей хочется поцеловать его. И она может это сделать. Ей хочется поцеловать его очень сильно. Хочется доказать ему, что он не размазня... он хороший, сильный, мужественный, славный. Но что-то удерживает её. Она не сильна в этом. Она не ханжа — у неё было много мужчин — но она не может заставить себя это сделать. Вместо этого Лилли просто смотрит на Остина, и выражение её лица наглядно говорит ему, что происходит что-то интересное. Его улыбка гаснет. Он касается её лица. Девушка облизывает губы, взвешивая ситуацию, едва сдерживаясь, чтобы не схватить его и крепко поцеловать.
В конце концов, разряжая обстановку, он говорит:
— Ты собираешься цепляться за эту бутылку всю ночь?