Хохол

– У меня тоже такое часто бывает, если я нахожусь в общественном месте, даже в вагоне метро, мне обязательно кажется, что на меня смотрит, если не весь вагон, то половина пассажиров точно, но я это приписывал к тому, что я поэт.

– Это не потому что, ты поэт, потому что такой же как и я больной. Плюс самооценка страдает, то мнишь себя молодым богом, то ничтожеством, мразью конченной…Если прислониться правой щекой к стеклу в окне, видно "новую" дорогу. Дорога, действительно, когда-то была новой. Сто метров асфальта от угла дома, вели к автобусной остановке. Если моя семья ждала гостей, я часто выглядывал, не идут ли к нам по новой дороге. Финишная прямая для гостей. Третий дом, стоял справа, бывшее общежитие, его фасад промокал больше всех, серые плиты рыдали во время дождя…

Вечерняя проверка по камерам, прервала столь душевную беседу Хохла и Поэта. Семь человек вышли на продол, их пересчитали, они зашли обратно. Все что происходило внешнее вокруг, с того момента как Хохол попросил Поэта написать о нём, перестало для Хохла существовать, а Поэт только и стал ждать удобного случая, чтобы лечь на своё лежбище и продолжать писать о своём не выдуманном, а реальном герое. С другими ребятами Хохол общался только по необходимости. Занимался тюремными делами, чтобы не бандерложить, не быть амёбой. Отсылал тюремную почту из камеры в камеру, жил жизнью тюрьмы, но Поэт заметил, что он делал это автоматически как робот. Иногда ему нравилось самому написать соседям, написать красочно, на жаргоне, чтобы поставить оппонентов в тупик, или писал попрошайки-просил чай и сигареты.

– Я профессиональный попрошайка.– смеялся Хохол.– Здесь по-другому никак, не попросишь сам, тебе никто не предложит.

Хохол в тюрьме многому научился. Пускать сигаретный дым кольцами, жонглировать тремя хлебными шариками, делать клейстер, игральные карты из газеты и альбомных листов. Распускать свитера, носки и прочие, вязанные вещи на нитки, и плести из них верёвки. Научился стричь ногти и кутикулы лезвием. Делать хлебные дрожжи и брагу, гнать самогон. Ремонтировать испорченные кипятильники. Плести коврики из конфетных фантиков, лепить из хлеба чётки, шахматы, розы. Научился мастерить колющие машинки, и бить наколки. Рисовать портреты. Научился играть в карты, но больше любил нарды. Самой же главной его гордостью было умение жить с людьми в четырёх стенах. Причём жить дружно без ссор. Не мешать другим, и не оставаться равнодушным к происходящему вокруг него. "Главное, не разочароваться в нашей жизни",-говорил он. "Иначе, пиши пропало!"

Хохол не считал себя неудачником, но и понимал, что он не везунчик." Я никогда не находил деньги, не выигрывал крупные суммы, потому что у меня нет хватки, понимаешь, нет этой хищной хватки, я добрый, это мой дефект характера. Но не принимай, доброту за слабость, люди ошибаются в этом. Даже тренер, после соревнований говорил: "Костя, добрый парень!"-Хотя я побеждал. Мне не везёт в любви, девушки меня бросают. В общем нету фарта, как в п… зубов."-отпивал два глотка чифира, и передавал кружку дальше по кругу, приветливо улыбаясь.

Хохол производил впечатление весёлого человека, но бесшабашного. Такой рубаха-парень, гадит и член стоит. Видно было с первого взгляда, что он не глупый, а если что-то и рассказывал, то исходя только из жизненного опыта. К тюремным байкам он относился сатирически. Разговоры по существу воспринимал на должном уровне. Мог помочь дельным советом. При случае подсказать молодому и неопытному арестанту. Про Хохла говорили:" Хохол бродяжной пацан, камерный тип."– ему, конечно, льстили такие слова, но разум не затуманивали.

Научился засыпать при любом шуме: телевизоре, радио, громкого разговора и бесконечной суеты.

– Но зачем мне всё это нужно на свободе, зачем мне такие знания?! Цивилизация идёт вперёд, а моё развитие остаётся на месте. Дальше любви к чтению русской классики, и познания в автобиографиях избранных мною поэтов, близких по духу, мой разум не поднялся. Я и поэтов, и писателей всегда выбираю по одному критерию, сидели они в тюрьме или нет, если нет, интерес к нему пропадает. Я зародыш СССР, выкидыш восьмидесятых. Отрок девяностых и обычный уголовник двухтысячных. Мне дороже шахматная доска, чем все изобретения Стива Джобса вместе взятые. Я всё детство, пробегал с палкой в руке, изображая её в качестве пистолета.-говорил Хохол в порывах эмоционального приступа. Он не любил всё, чего не знал, в чём не разбирался, о чём не имел представления.