Читаем Хоккей в моем сердце. Об игре, друзьях и недругах полностью

В принципе Сыч уговорил завершить карьеру. Посулил должность старшего тренера молодежной сборной. Я согласился. Однако жизнь распорядилась иначе. Так вышло, что после очередного общения с Виктором Васильевичем Тихоновым меня как-то тихонько стали «отодвигать» от предложенной высокопоставленным чиновником работы с молодежкой. Пошли разговоры, дескать, рано еще Михайлову этим заниматься.

В декабре 80-го завершил-таки карьеру, лег на операцию ноги. И с февраля следующего года возглавил ленинградский СКА. Я – офицер советской армии, где еще, как не в армейском клубе, трудиться. Это после всех приключений так и не состоявшегося назначения в молодежную сборную.

Готовился я к тренерской доле? Признаться, готовился. В последние два года активной карьеры игрока вел конспекты, все записывал, анализировал. Отчасти столкнулся с дилеммой: вроде бы созрел для работы наставником, с другой стороны, в душе оставался еще игроком. Давая определенные упражнения своим подопечным, рассматривал их выполнение не сквозь призму тренера, а как бывший хоккеист. И не соразмерял, например, свои возможности с готовностью подшефных мне мастеров.

«Боря, ты исключительно по своим меркам оцениваешь наших ребят, – сказал откровенно мой тогдашний помощник Валентин Быстров. – Надо переосмыслить, пересмотреть некоторые взгляды, в чем-то изменить отношение к тренировочному процессу». Почти всю ночь напролет общались с Валькой. Он на многое открыл мне глаза. Действительно, собеседник был прав. Конечно, по ходу работы главным тренером ряд моментов проанализировал заново, что-то пересмотрел. Например, как и в каком тоне требовать выполнение заданий с игроков. Так, постепенно на практике осваивал непростую профессию хоккейного наставника.

Мы друг другу поверили…

Уже третий год работал со СКА, кстати, в тандеме с моим давним партнером по ЦСКА и сборной страны Володей Петровым. Он прямо, без всяких экивоков, сказал Тихонову: «Я заканчиваю играть, еду в Питер, помогать Борису».

Была как раз завершающая игра сезона именно с ЦСКА. Москвичи прилетели в Питер безусловными фаворитами, одержав очередную победу в Риге. Выиграй они у нас, повторили бы рекорд, не проиграв ни одного матча в сезоне. Мы с Володей долго размышляли, что противопоставить маститому сопернику, и остановились на закрытом варианте хоккея. Хотя, понятно, нам самим это никогда не свойственно. Во всяком случае, в бытность игроками.

Но тут совсем другое дело, уже тренерами работали. Хотелось воочию доказать свою состоятельность в качестве специалистов, наставников. Тем более в противостоянии с мощным оппонентом. Просто требовалось не зарываться, здраво оценить свои возможности. Там пятерка Ларионова, еще одна – Быкова, балда такая, что мало никому не казалось. Играть с ними в открытый хоккей, откровенно говоря, бессмысленно. Все равно, что броситься в колодец, в котором нет воды. Разобьешься насмерть.

Забили мы шайбу в первом периоде, решили, что все умеем. Раскрылись и получили в ответ, позволив сопернику сравнять счет. Перед тем как выйти на третий период, призывали своих хоккеистов «вернуться к печке», то есть к тактическому варианту, избранному на этот матч. Выстояли, перетерпели, в итоге победили – 3:2. Тем самым не позволили москвичам повторить свой же рекорд, выиграть 44 встречи кряду. Представляете себе, что это такое?!

После той памятной нам с Володей Петровым игры подошел ко мне Борис Моисеевич Шагас, в то время, образно говоря, «глаза и уши» Виктора Васильевича Тихонова. «Виктор Васильевич приглашает тебя вернуться в родные пенаты, в ЦСКА», – молвил помощник Тихонова. Здесь люди затронули тонкую струнку моей души, умело сыграли на этом. В самом деле, любил и люблю родную команду. Не мог я не отреагировать.

Назначили мне встречу в Москве, мы с Виктором Васильевичем пообщались предметно. И я перешел в ЦСКА. Заодно главный тренер дал мне задание: пригласить из СКА Гусарова и Белошейкина, на тот момент в их лице – очевидное усиление состава в преддверии подготовки к очередному сезону. Что я и выполнил. Вот история тогдашнего моего возвращения в любимый клуб, но уже в качестве тренера.

Да, решение далось мне непросто. Все-таки мы в свое время с Виктором Васильевичем сложно расставались, когда я был игроком. Сказал бы так: на момент общения мы друг другу поверили. Не скрою, подкупили слова Виктора Васильевича о преданности ЦСКА, ведь это, бесспорно, так и было всегда. Кстати, мой приход в клуб выглядел логичным еще и потому, что ушел из ЦСКА в «Динамо» главным тренером Юрий Иванович Моисеев. Видимо, в моем лице Тихонов нашел ему замену. Останься Моисеев, того очень значимого для меня разговора с Виктором Васильевичем, последующего назначения, может, не случилось бы.

Однако после трех лет работы с Тихоновым я собрался уходить. Виктор Васильевич уговорил тогда остаться. Но позже все равно произошел разрыв отношений, предпочел все-таки самостоятельно работать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное