Хоккенхаймская ведьма

— Не уж-то постель? Да как же так, мужи тебе любы? Да и стар он для тебя. Ему уже тридцать три, наверное. И хром он. Что ж в нём тебе? Рост высокий, да плечи широкие?

Агнес опять не ответила, вот теперь она и не знала что сказать. Девочка вдруг сомневаться стала. Но девочке очень приятна красота Анхен была. Глаз от неё не оторвать было.

— Скажу тебе, сестра, что мужики истиной сладости дать не могут, берут женщин зло, пыжатся, пыхтят, да толку мало, только козлом смердят, или псом невыносимо, — при словах этих Ахен подошла к девушке, положила руки ей на плечи. — А разве сёстры не прекрасней мужиков?

И тут она поцеловала Агнес в губы, сладко и долго, и Агнес чувствуя и губы и язык прекрасной женщины оторваться не могла, пока та сама не оторвалась и не сказала ей:

— Ладно, возьму тебя к себе, будешь при мне, сейчас пойдём в постель, а после уже решим, что с твоим псом хромым делать.

При том она улыбалась как госпожа ласковая, и гладила девочке щеку так, словно кошку гладила.

И всё бы прекрасно было, да покоробил Агнес тон этой удивительно красивой женщины. Всего одна фраза, один взгляд, один жест и перевернулось всё. Говорила она с Агнес свысока. Словно с младшей. И очарование сошло тут же. Никто не смел говорить с ней в таком тоне, разве что господин. И не так уж он смердел, даже когда сапоги снимал. Так то господин. Муж! Воин! Под его взглядом у других мужей колени гнулись, а тут ей говорит свысока женщина, пусть и прекрасная, пусть и искусная, но искусство её Агнес, только что разгадала. Отчего же тогда у красавицы этой высокомерие в словах? И ответила она холодно, глядя на красавицу, с достоинством:

— Не досуг мне.

— Что? Как же не досуг, — искренне удивилась Анхен, и в словах её уже не было высокомерия, она стала Агнес за руку брать, руку к себе прижимать. — Куда же ты спешишь, ночь на дворе?

Но Агнес теперь уже было не поворотить назад, не терпела она высокомерия, так как сама была высокомерна. А ещё больше не терпела она снисходительности к себе. Не кошка она, чтобы по щекам её гладить рукой господской. Был у неё уже господин, и того она едва терпела, а уж баб терпеть она точно не собиралась. И сказала Агнес красавице, что ждала её ответа:

— Не досуг мне, да и тебе спешить надобно.

И вырвала у Анхен свою руку.

— Мне спешить? — удивлялась Анхен, и тон её был уже не тот, что прежде, растерянно спрашивал она, — да куда?

— Да уж подальше отсюда, — спокойно отвечала Агнес. — Господин мой не по зубам тебе, он хоть, как ты говоришь, хром, стар и козлом смерит, а ты костром смердеть будешь скоро, коли не уедешь.

И встретились две пары серых глаз, глаза прекрасной женщины смотрели в глаза молодой девушки. И поняла женщина, что девочка не уступит ей ни в чём, что она ровня ей. И Анхен спросила:

— И когда же ехать мне?

— Утром поздно будет, — отвечала Агнес холодно.

Да, девочка была ровней ей, Анхен так и думала теперь глядя на Агнес.

А вот Агнес уже так не считала. Смотрела она в прекрасные глаза и млела от мысли, что гнётся красавица, уступает, что она сильнее её в главном, дух у неё был как железо. Господину подстать.

— Так ты думаешь мне уезжать пора? — уже заискивающе спрашивала благочестивая Анхен.

— Прощай, сестра, — отвечал Агнес, улыбаясь, и пошла к выходу.

А Анхен шла следом, лампу несла, поднимая повыше, чтобы гостье путь освещать, хотя прекрасно знала, что девушка в темноте видит не хуже её. И рука с лампой дрожала.

Когда Агенс вышла на улицу она радовалась, если бы могла громко смеяться, то смеялась бы, поднимала бы глаза к небу и смеялась так, как никогда не смеялась. Только не умела она это делать громко. Всю жизнь смех её был тих, да и мало его было у неё в жизни. Ну и ничего. Всё равно — никогда ещё она не была так счастлива, теперь она знала, что сможет всё. Всё! Нет преград для счастья её. Первый раз в жизни она чувствовала в себе силу. Такую силу, что не только Ёгана или Брунхильду согнёт. Любого на колени поставит. И не было для этой маленькой девочки чувства прекраснее. И этот тёмный город ей очень нравился. Всё самое лучшее, что было с ней, произошло тут.

Она почти бежала в гостиницу. И не знала того, что в это же время к городу подходят измотанные пятью днями переходов, добрые люди, при хорошем железе, при добром доспехе и при обозе из трёх телег. И было их сорок два с двумя сержантами. А впереди них, на уставшем коне, едет старый воин, коего зовут Карл, а по отцу он Брюнхвальд. И спешит он по зову дружка своего, который сейчас спит в самых дорогих покоях, что можно снять в городе за деньги.

Глава 29

— Вставай, — будила Анхен Ульрику, вороша её волосы ласково, — вставай, родная моя.

Та уже давно такой ласки не помнила и даже обрадовалась сначала, а потом огляделась, поняла, что ночь и испугалась:

— Сердце моё, что случилось?

— Вставай, уезжаем мы.

— Что? Как? — переполошилась Ульрика, вскакивая на кровати. — Отец наш, заступись, сердце моё, отчего мы уезжаем?