Хоккенхаймская ведьма

И ударила с размаху, сестру и подругу свою, ещё раз тяжким камнем, та повалилась на землю, только рукой ещё упиралась, чтобы совсем не упасть, а второй рукой надумала голову прикрыть и говорила при этом:

— Зря ты так, сердце моё, никто тебя любить не будет, как я.

Но Анхен отвела её руку и стала бить её камнем, ответила:

— Не первая ты, кто мне говорит это. Уж прости, родная. Дальше я сама.

Когда Ульрика уже лежала, не шевелясь, Анхен встала во весь рост, кинула в траву камень, плечи расправила свободно. Осмотрелась, сняла с себя передник, за ночь он много крови впитал, кинула его в репейник, спустилась к реке, у воды села, смыла кровь с рук и лица, с волос, и пошла к возу. Не спешила, поглядывала, как солнце поднимается. Мимо Ульрики прошла, даже и не глянула на неё. Села в воз, взмахнула кнутом, и поехала к новой своей жизни. Не первой уже.

И не боялась никого, хоть была одна на пустынной утренней дороге. Все, кого боялась она, там, за спиной остались, в прошлой жизни.

Глава 30

Не только Брюнхвальд пришёл к Волкову и привёл солдат, приехал к нему и барон фон Виттернауф. Только приехал он утром, а не ночью, как Брюнхвальд. Но сразу отыскал кавалера, почти тогда же, когда его разыскал и Карл.

Они уселись за стол втроём, слуги из гостиницы были скоры и ловки, и Вацлав шмелём кружил тут же, старался угодить важным господам. Он и все остальные видели во дворе карету с гербом Его Высочества, на которой приехал барон. Все видели отряд опытных солдат, что до вечера расположились во дворе гостиницы.

Карл и барон разглядывали Волкова и были удивлены. Не таким они видели его ещё совсем недавно. Кавалер был худ неимоверно, в ворот дорогого колета можно было две таких, как у него, шеи просунуть. Ещё бы: почти неделю в беспамятстве не ел ничего. Выстрижены волосы за правым ухом, и шрам от макушки до шеи, ещё нитки не выдернули. Рука правая зашита. Только глаза всё те же смотрят исподлобья, взгляд неуступчивый.

— Болели? — спросил Карл у Волкова. — Отчего худы так? Не понос ли?

— Не понос, хворь неведомая, — отвечал кавалер. И соврал потом: — Ничего, монах мой при мне был. — Он тут же полез в кашель, вытащил оттуда великолепный перстень, бросил его на стол набережно. — А этим меня отравить хотели.

Карл взял перстень, посмотрел драгоценностьи предал его барону, который тоже хотел взглянуть. Барон с видом знатока отсмотрел камень и сказал:

— Ну, что ж, он вас в серьёз принимали, не скупились. Тридцать гульденов.

Волков знал наверняка, что перстень стоит дороже, но спорить не стал:

— Сначала купчишку с золотом прислали и извинениями. Я взял золото, извинения принял, так они мне целую делегацию прислали с этим перстнем.

— А как вы узнали, что он отравлен? — Спросил Карл.

— Купец, что перстень держал, в перчатках был, вот я и попросил его перстенёк примерить, а тот ни в какую, хоть убивай его, мерить не хотел. А как прижали его, так и рассказал всё.

— И кто же этот отравитель? — барон смотрел в самую суть, не зря послом герцога служил.

— Бургомистр, — коротко ответил Волков, наблюдая за реакцией барона.

Барон ничего не сказал, покосился на Брюнхвальда и стал барабанить пальцами по столу. Слуги ставили тарелки, принесли первый пирог, графин с вином, а барон всё стучал и стучал пальцами по столу, поправлял кружева на вороте, поглядывая то на кавалера, то на ротмистра.

А они молчали, ждали его реакции. И, наконец, Волков не выдержал и заговорил:

— То, что мы ищем, было у одной бабёнки, у оной ведьмы. Она опаивал купцов и грабила их. Если находила бумаги, то и убивала.

— Так возьмите её, — оживился барон.

— Её повесили на берегу реки.

— Кто?

— Думаю, тот, кто не хочет, чтобы мы тут всё ворошили, а это бургомистр, начальник стражи, старуха содержательница приюта для беглых баб, её помощница и ещё пара ведьм, что заправляют бандами.

— Ведьмы, ведьмы, у вас кругом ведьмы, — вдруг раздражённо заговорил фон Витеррнауф. — По сути, вы так ничего и не сделали.

— Сделал, — спокойно отвечал кавалер, — вашего Якоба Ферье опоила ведьма и разбойница Вильма и убила его, а то, что мы ищем, показывала другой ведьме богатой и уважаемой Рябой Рутт.

— Так возьмите эту Рутт, — говорил барон всё ещё раздражённо. — И спросите у неё.

— У неё охрана, и куда мне её взять, к себе в покои? Всех, кого я брал и держал в тюрьме, ваш бургомистр выпустил. Он суёт палки в колёса, — Волков обвёл стол с прекрасными кушаньями. — Мы сидим здесь и не знаем, а где-то тут может быть яд, я не мог есть в одном месте, каждый день ел в разных трактирах, но они всё равно меня достали, не ядом, так хворью.

И ротмистр, да и барон стали оглядывать кушанья.

— Да не волнуйтесь вы, всех нас они отравить не посмеют. Тем более с вами, барон, — продолжал Волков. — Но пока мы не возьмём бургомистра, дела не сделаем.

— Я не могу санкционировать арест бургомистра, — упрямо сказал фон Витеррнауф.

— В таком случае, я считаю своё дело свершённым, — произнёс кавалер. — А вас, барон, прошу оплатить пятидневный марш людей ротмистра из Ланна в Хоккенхайм и обратно.