Холера (сборник)

Подозреваю, умный Хлесталов правильно понимал природу своей славы и догадывался о ее узкорегиональных свойствах. Мир чистогана отпугивал умного Хлесталова своей деловитой свободой, равнодушной к былым заслугам. За каким чертом едет он сейчас, в девяностом почти году, когда по крайней мере в нашем столичном городе закипела жизнь и развязались языки? К тому же Марго, как было мне, радиослушателю, известно, вовсю шарашит для своей развязной станции в Москве…

Я пришел в назначенный час. Народу было много, но не так, как обычно бывает на проводах, когда на всех лестничных клетках клубятся смутно знакомые друг другу гости и двери не заперты до утра. Все добро уже уложено. Оставались одни голые стены да стол – но зато нормально накрытый, а не бутерброды по углам.

Приличная публика, даже один военный. «Подполковник Токарев, – представил его Хлесталов, обнимая нас обоих и как бы понуждая обняться и нас. – Образец уникального человеческого упорства». Он напоил меня шампанским, эта упорная сволочь подполковник, хотя всем известно, как ненавижу я вашу шепелявую газировку, и приглашал к сотрудничеству: у тебя открытый взгляд, говорил офицер, но бороду, извини, придется сбрить. Суламифь уже надела халатик, – а эта скотина все хрипела мне в ухо: «Как думаешь, где он прячет рукописи?»

Наконец выпроводили всех, и Хлесталов сел в прихожей на пол, вытянув ноги поперек коридора.

– Миха, я вижу, ты за что-то сердишься на меня… А мы, может, никогда больше не увидимся, – с трудом проговорил, пытаясь из своего партера сфокусироваться на зыбкой моей фигуре. – Я, конечно, болт забил, кто там чего обо мне думает… но тебя я люблю, кх-кх. Прошу: поговорим, старичок… Подними меня.

Мы, как встарь, утвердились на кухне, чтобы не будить старенькую детку Суламифь, уснувшую со скорбно поджатым ротиком. Хлесталов был озабочен; не осталось и следа от его судорожной веселости. Долго копался у себя в карманах, сопя: «Да где ж она, где ж ты, красавец, куда ж я тебя захерачил… – Наконец извлек сложенную вчетверо бумажку, развернул и сунул мне под нос: – Полюбуйся. Нравится?» Это был ксерокс казенного бланка с каким-то списком. Одна фамилия в списке отчеркнута маркером. Рядом в кавычках – «Краснов». Потом – дата, еще какие-то цифры. Сверху на бланке гриф «СС ДВП». Видимо, «совершенно секретно, для внутреннего пользования»?

– Именно для внутреннего. А теперь будет для внешнего! – Хлесталов довольно захохотал и ударил меня по позвоночнику.

Вот какую историю в духе анамнеза услышал я от Хлесталова.

– Пару лет назад я, модный писатель и авторитетный диссидент, персонаж советологических сплетен, короче – популярная фигура прозападной московской тусовки, привычно балдел в лучах неожиданной и, допускаю, незаслуженной славы, пользуясь щедротами известной тебе Марго Оболенской. О нашей связи знала вся Москва, знала, конечно, и Суламифь. С этой Марго я вконец обезумел. Я тебе не говорил, старичок, но ведь мы с Суламифью давно не это самое… – Хлесталов произвел вульгарный жест, хлопнув ладонью по кулаку. – Жили по-соседски, спали в одной постели – ноль эмоций. Я прекрасно к ней отношусь, она святая, жизнь мне сколько раз спасала, я безумно ей благодарен… Видимо, это и подавило во мне нормальные эротические рефлексы – эта убийственная гипердуховность…

Короче, старичок, к моменту судьбоносной встречи с Марго я представлял собой сексуальный курган, триумфальную арку импотенции. Квалификацию пока что не растерял, мог поставить себе диагноз… Суламифь не роптала, она любила и любит меня, бедная, как сына. Как несчастного сынка-придурка. Ей бы, дурехе, хоть на ноготь б…ства! Не верь, старичок, если тебе будут говорить, что импотенцию можно вылечить в одиночку. Ну и Марго… О, Михаил, талантливейший кадр, поверь мне! Явилась – и вот, значит, зажгла… Старик, она превратила меня в маньяка. Я хотел ее поминутно. Не мог жить без ее… Молчу. Да… Суламифь, повторяю, не роптала, но однажды, придя, как обычно, под утро, почти уже трезвый и весь пустой, как сданная посуда, – обнаруживаю эту дуру в ванной, белую в красной воде. Кровь еще сочится, а пульса уж и не слыхать. Слава богу, вскрыла у запястья, а не у локтя, не задела артерию. Тоже ведь доктор. Надеялась, думаю, чтобы не до конца… тоже понять можно. В общем, видишь, выпал случай оплатить должок.