Холли

Мари забирает чайные приборы. Оливия и Барбара благодарят её. Когда Мари уходит, Оливия наклоняется вперед и произносит:

– Скажи, почему ты пишешь стихи? Чего ты хочешь от этого занятия?

Барбара опускает взгляд на свои руки, затем снова смотрит на пожилую поэтессу, сидящую напротив. Лицо поэтессы похоже на обтянутый кожей череп, лиф платья усеивают крошки «Орео», на ногах массивные старушечьи туфли и розовые чулки, но глаза сверкают и взгляд совершенно осознанный. Барбаре этот взгляд кажется волевым. Почти неистовым.

– Потому что я не понимаю этот мир. Я почти не различаю его. Иногда это сводит меня с ума, я не шучу.

– Хорошо, а делает ли сочинение стихов мир более понятным и менее безумным?

Барбара вспоминает, как изменилось лицо Ондовски в лифте, и как всё, что казалось ей реальностью, в этот миг пошло рябью. Она думает о звёздах на краю вселенной, невидимых, но горящих. Горящих. И она смеётся.

– Нет! Менее понятным! Более безумным! Но в этом занятии есть что-то особенное… Я не могу объяснить…

– Думаю, ты можешь, – говорит пожилая поэтесса.

Ну, может быть. Немного.

– Иногда я пишу строку… или больше одной строки… иногда целое стихотворение… и думаю: «Вооот. Хорошо получилось». И это умиротворяет. Словно у тебя чешется спина между лопатками, и ты думаешь, что не сможешь дотянуться, но ты можешь, ещё чуть-чуть, и, о боже… какое облегчение.

– Избавление от зуда приносит облегчение, – говорит пожилая поэтесса. – Не так ли?

– Да! – почти выкрикивает Барбара, – Да! Или словно это нарыв, гнойник, и ты… ты должна…

– Ты должна выдавить гной, – заканчивает Оливия. Она поднимает большой палец вверх, как автостопщик на дороге. – В колледже этому не учат, верно? Нет. Идея о том, что творческий порыв – это способ избавиться от яда… или своего рода творческая дефекация… нет. Там такому не учат. Не смеют. Это слишком приземлённо. Слишком заурядно. Прочти мне написанную тобой строчку, которая тебе нравится. Ту, что дала тебе ощущение избавления от зуда.

Барбара задумывается. Она больше не нервничает. Она слишком занята, чтобы нервничать.

– Что ж, в стихотворении, которое вам прислала профессор Харрис, есть строка, которая мне по-прежнему нравится: Именно так пронзают птицы небо на закате». Она не идеальна, но…

Оливия поднимает руку, словно регулировщик уличного движения.

– В стихотворении, что я прочитала, ты написала «Как». «Как пронзают птицы небо на закате».

Барбара поражена. Оливия процитировала строчку дословно, хотя перед ней нет текста.

– Да. Профессор Харрис предложила заменить «Именно так …» на «Как…». Поэтому я исправила.

– Потому что ты думала, что её версия лучше?

Барбара собирается сказать «да», но замолкает. Это похоже на вопрос с подвохом. Нет, не так. Эта женщина не задаёт вопросов с подвохом (хотя Эмили Харрис на такое способна, по мнению Барбары). Но это может быть контрольный вопрос.

– Тогда я так подумала, но…

– Но теперь ты уже не уверена. Знаешь почему?

Барбара обдумывает вопрос и качает головой. Если это был проверочный вопрос, то, как она догадывается, она только что завалила тест.

– Может, потому, что в твоей первоначальной версии слова продолжают ритм стихотворения? Может, «Именно так…» ложится в ритм, а «Как…» клацает, будто сломанная клавиша у пианино?

– Это же всего лишь одно слово… ну, два.

– Но в стихотворении важно каждое слово, разве нет? Даже в свободном стихе, особенно в свободном стихе, ритм должен присутствовать. Биение сердца. Твоя версия – это поэзия. У Эмили получилось прозаично. Она предлагала тебе помочь с творчеством, Барбара?

– Думаю, в некотором роде. Она сказала, что если я не получу ответа от вас, то могу рассматривать её, как заинтересованную сторону.

– Да, это та Эмили, которую я знала. Эмили повсюду. У неё страсть к управлению. Она начинает с советов, и в конечном итоге твои стихи становятся её стихами. В лучшем случае, это сотрудничество. Она хорошо справляется с тем, чем занимается сейчас, сидя на пенсии – с проверкой письменных работ для писательского семинара, но в качестве учителя или наставника она похожа на инструктора по вождению, который постоянно перехватывает руль у ученика. Она ничего не может с собой поделать.

Барбара прикусывает губу, размышляя, и рискует зайти чуть дальше:

– Она вам не нравится?

Наступает очередь пожилой поэтессы задуматься. Наконец, она отвечает:

– Мы коллеги.

«Это не ответ, – думает Барбара, – А может, как раз он и есть».

– Когда много лет назад я преподавала поэзию в колледже Белла, мы с Эмили были соседями на кафедре английского языка. И когда она оставляла свою дверь открытой, я иногда невольно подслушивала её занятия со студентами. Она никогда не повышала голос, но часто он звучал… можно сказать, грозно. Многие взрослые способны противостоять подобным вещам, но студенты, особенно подлизы – совсем другое дело. А тебе она понравилась?