Холм грез. Тайная слава

Пелли рухнул на землю и некоторое время пребывал в бессознательном состоянии; а остальные мальчики решили, что лучше оставить Мейрика в покое. Его могли ударить, но Амброз, бесспорно, был сильнее. Что касается Пелли, то такой здравомыслящий парень, как он, просто сделал вывод, что Мейрик для него слишком хорош. Пелли не совсем осознавал это; он смутно подозревал, что произошло вмешательство каких-то странных сил, а с такими вещами ничего не поделаешь. Это был прекрасный нокаут, и – конец.

Бейтс лишь приподнял голову, когда воскресным утром Амброз Мейрик вошел в столовую. Он отметил сияющее лицо и восторженные глаза Амброза и молча удивился, ибо увиденное превосходило все его предположения.

Тем временем воскресенье в Люптоне текло как обычно, по давно заведенному порядку. В одиннадцать часовню заполнили мальчики. Их было около шестисот, старшие – в сюртуках, с высокими остроконечными воротничками, делавшими их похожими на извозчиков. У младших были большие отложные воротнички со стойками и короткие квадратные жакеты в баскском стиле. Аккуратные стрижки всех без исключения придавали мальчикам хотя и благопристойный, но все же устрашающий вид. Учителя в сутанах сидели на месте хора. Высокий служитель мистер Хорбери, одетый в ниспадающую мантию, начал утреннюю молитву, а директор занял нечто похожее на трон возле алтаря.

Часовня не особо вдохновляла. Она была построена в стиле четырнадцатого века. Да, безусловно, это было четырнадцатое столетие, но перемещенное в 1840 год и, вероятно, ужасно воплощенное строителями. Узор окон – бледен и мелковат, украшения колонн и сводов – со всевозможными изъянами, алтарь – нелеп и непропорционален, а сосновые скамейки и места для хора – просто смешны. В память старым люптонианцам, что пали в Крыму, был установлен цветной витраж. Но его расцветка напоминала простенькие дешевые леденцы.

Служба проходила в спешке. Уже отзвучали молитвы, стихи и псалмы; священники и прихожане явно торопились и так отчаянно стремились к окончанию службы, что два-три слова в конце строфы и несколько фраз в начале следующей терялись в шуме соревнующихся голосов. Но Venite, Те Deum и Benedictus были исполнены четко в громко с резвым англиканским воодушевлением. Орган то грохотал, то нежно блеял, подобно стаду овец; сейчас кто-то может поклясться, что до ушей доносились звуки свистулек; а потом органист, используя всю мощь своего инструмента, так стукнул по клавишам, что показалось, будто газовый взрыв и Армия спасения борются друг против друга. Известный аристократ, находившийся в тот момент в люптонской часовне, впоследствии сказал об этом случае следующее: «Небеса знают, я не приверженец обрядности, но признаю, что люблю искреннюю службу».

И все же это была прежде всего проповедь, сделавшая часовню местом, к которому часто возвращались многие воспоминания. Выпускники говорят – и, похоже, серьезно, – что высокая, величественная фигура доктора, возвышавшегося над всеми, его ярко-красный капюшон, выделявшийся светлым пятном на фоне тусклой и желчной краски бледно-зеленых стен, вдохновляли их в борьбе со всевозможными трудностями и соблазнами жизни.

Один из выпускников писал, что во время сложных, запутанных сделок на фондовой бирже он всегда помнил наставление доктора Чессона, которое было опубликовано в книге «Сражение в хорошем бою».

«Вы повторили то, что мне не раз приходилось слышать: „Играй в игру“. Возможно, вы и не знаете этой фразы и зачастую произносите ее в шутку, но это все же лишь ваше современное мальчишеское изложение древнего, волнующего послания, которое я вам только что прочитал. „Сражайся в хорошем бою“. „Играй в игру“ – помните эти слова во время борьбы, беспокойства и стресса, которые, быть может, еще предстоят вам» – и т. д., и т. д., и т. д.

«Когда кризис миновал, – пишет тот же работник фондовой биржи, – я с благодарностью вспоминал эти слова».

«Голос, звучавший подобно призыву трубы на поле боя, приказывал нам всем не забывать, что успех – это вознаграждение за усилие и выносливость», – вспоминал известный журналист.

«Мне помогли сказанные когда-то доктором слова о „соревновании в беге“, – уверял молодой солдат, совершивший прекрасно продуманный побег из жестокого вражеского плена. – И я смог сохранить верность собственным установкам».

Тем воскресным утром Амброз Мейрик сел на свое место, испытывая огромное удовольствие от учиненного им скандала, который привносил веселье в его мысль о том, что все это всего лишь ритуал религии. Бесцельное и взбалмошное веселье достигло своего апогея, когда зазвучал Те Deum, и Амброз с трудом сдерживал смех; а во время исполнения гимна «Радостен Твой высший суд» ему так сдавило горло от смеха, что мальчик, стоявший за ним, испытанно отшатнулся.

Но проповедь!

Ее можно найти на странице сто двадцать пять «Проповедей Люптона». Она была связана с притчей о талантах и показывала мальчикам, в чем состоит грех человека, который, обладая талантом, скрывает свой дар.