Холмы Каледонии

– Так нам, по крайней мере, рассказывал учитель истории, обучавший нас на дому, – пожал плечами мистер Мирт. – Мы были еще детьми, нам все предания старины казались сказками. И даже фаэ.

– Но вы же…

– Хоть я и принадлежу к их роду, но считаю себя человеком. Так вот, о королеве Гвендолин. Зная все это, можно ли сказать, что она обозлилась на мужчин? Она желала отомстить мужу, который изменил ей и выставил за порог. Она обратилась к фаэ за помощью – а, позволю заметить, среди них мужчин уж никак не меньше, чем женщин. И она призвала собственного сына собрать войско – так и сын мужчина! Выходит, что обозлилась она на одного человека. Вопрос в человеке, понимаете? Это раз…

– Но…

Мисс Амелия попыталась было возразить, но Габриэль дал понять, что еще не завершил свою мысль:

– Возвращаясь к теме нашей беседы – нет, вы не Гвендолин и, позволю себе надеяться, таковой не станете. Ни одной женщине не желаю такой судьбы и разбитого сердца, будь она хоть трижды прародительницей истинного короля. Но дело даже не в этом. История Гвендолин – это история мести. А вы… Вы не про месть, моя милая.

Стоило ему произнести слово «месть», как перед глазами тотчас же встали яростные синие глаза Джеймса и его чистый бледный лоб, подставленный под дуло револьвера. Мисс Амелия содрогнулась – кажется, она увидела тот же образ.

Джеймс Блюбелл стал воплощенной местью – история королевского рода закончилась там же, где когда-то началась. Круг замкнулся.

Мистер Мирт повел плечами, стряхивая с себя оцепенение.

– А вы, моя дорогая, – тихо продолжил он, – вы воительница, которая сотрясает сами основы жизни людей. Вы – революционерка, заставляющая открыть глаза на истинное положение вещей. Боудикка шла с мечом против армии – и ей пришлось намного проще, чем вам. Вы ведете бой каждый день. Каждый час. Каждую минуту.

– Я… Никогда еще не думала, что встречу мужчину, который сможет это понять, – еле слышно произнесла мисс Амелия, глядя ему в глаза.

Ее рука все еще лежала в ладони мистера Мирта, и даже через перчатку она ощущала тепло его кожи. Она невольно поднялась на носки и почувствовала, как мистер Мирт наклонился к ней, и на одно-единственное мгновение их лица оказались так близко, что можно было ощутить дыхание другого.

Иллюзию момента разрушило лошадиное ржание и грязные ругательства кебмена, проезжавшего мимо них. Мистер Мирт отпрянул и словно бы спохватился, вновь предлагая даме руку.

Мисс Амелия просунула свою ладонь в сгиб его локтя. Она досадливо прикусила губу. Никогда прежде она так сильно не желала, чтобы Габриэль изобрел что-то молчаливое на замену кебменам и их лошадям.

Момент был разрушен.

– Может быть, зайдем в кондитерскую? – попросила она, не желая, чтобы день закончился вот так.

Это ведь даже был не четверг!

– Конечно, моя дорогая. Я слышал, что вон в той кондитерской подают нежнейшие пирожные. Позвольте, я угощу вас.

Мисс Амелия сделала шутливый книксен, и они направились к небольшой, но очень уютной кондитерской, от которой пахло свежей выпечкой и шоколадом.

* * *

В кондитерской «Медведь и брусника» было пусто. Управляющий, вчерашний студент, дремал над до блеска натертой стойкой. Увидев его, мистер Мирт позвонил в колокольчик при входе. Управляющий вздрогнул и повел плечами, сбрасывая сонное оцепенение. Потом улыбнулся мистеру Мирту, как старому приятелю. В каком-то смысле он таким и был: мистер Мирт довольно часто заходил в эту кондитерскую и с мистером Эрни Кобером был знаком уже больше двух лет. Сначала мистера Мирта привлекло название – медведь считался королевским зверем, а во времена, наступившие после Призыва Просвещения, рисовать на вывесках королевские символы становилось идеей опасной. Но владельцы «Медведя и брусники», компаньоны мистер Галлант и мистер Лермонт, считали, что их название – исключительно фольклорный, исторический элемент, напоминающий о славном прошлом Бриттских островов, а потому никакого подтекста под собой не несет. Судя по тому, что кондитерская успешно существовала в течение многих лет, компаньоны в своих суждениях не ошибались. К тому же Франсуа Лермонт, будучи галлом, имел свой взгляд как на историю, так и на революцию – ходили слухи, что его прадед активно пользовался в быту таким новаторским изобретением, как гильотина, во время Восстания Галлии. Тут мистер Мирт мог только поддержать стремление мистера Лермонта выбрать путь суфле, а не революции.