Холмы Каледонии

То, что Цзиянь и Ортанс благополучно добрались в Холмы, доказывало сразу несколько вещей. Во-первых, мистер Мирт прекрасно знал своих друзей и правильно предсказал, что они предпримут. Во-вторых, вся команда снова была вместе, на что Диан Кехт немедленно заявил, что ему не хватало еще четырех рук. И в-третьих, абсолютно ничто в мире не могло удержать Юй Цзияня от попадания в самую гущу событий – и вот тут пришла очередь Джеймса сиять довольной улыбкой, в которой ясно читалось «Я ведь говорил!».

С дирижаблем провозились почти целый день – Диан Кехт, высокий рыжеволосый фаэ, который походил на фаэ меньше всего, из-за кожаного фартука и высоких перчаток куда больше напоминая подмастерья механика, пришел в восторг от того, как Габриэль все просчитал и собрал, но отметил несколько грубых помарок в исходных чертежах, из-за чего буря так быстро вывела дирижабль из строя.

И почти все время он провел то под мотором, надвинув гогглы на длинный нос, то на приличном расстоянии от гондолы, командуя натяжением сетки. Прибывших Цзияня и Ортанса он немедленно припахал к работе, потребовав отложить сантименты, и без дела не остался даже Джеймс.

Работа кипела до того момента, пока Диан Кехт не переглянулся с Габриэлем и они не выдохнули хором:

– Никуда не годится!

Мисс Амелия, почти повиснув на канате под полунадутой оболочкой, с яростью на них взглянула.

– Тут надо менять сеть, – заявил Диан Кехт. – Она изначально сделана не из ударопрочного материала. Буря, в которую вы попали, просто просочилась сквозь нее и порвала оболочку. Здесь нужен прочный и легкий металл!

– И он у вас, коллега, конечно же есть? – спросил мистер Мирт.

– Если бы не было, я бы не стал предлагать, – в том же тоне ответил фаэ. – Ткань для оболочки у вас хорошая, правильная, я не стал бы ничего менять в ней – разобрался бы только с сетью и креплениями. И, конечно, мотор.

– А что не так с мотором?

– Я же показал вам на чертежах!

– Но это абсолютно правильные чертежи! – возмутился мистер Мирт, который несколько часов перерисовывал их от руки, поскольку техническую документацию дирижабля с собой в полет, само собой, не взял.

– Может быть, если вы хотите летать не дальше, чем бадминтонный воланчик! – Диан Кехт схватил чертежи и принялся рисовать непонятные линии и точки. – У вас износ идет такой, что вы бы при всем желании не долетели бы даже до Эденесбурха, я молчу уже про попытки поднять его в воздух второй раз!

– Тогда что вы предлагаете?

Диан постучал пером по листу с чертежом мотора и принялся объяснять.

Юй Цзиянь и Джеймс к тому времени отошли подальше вдвоем, опасаясь, что снова придется что-то делать. Правда, опасались они по совершенно разным причинам. Если Джеймса отвращал вид машинного масла на манжетах, то у Цзияня было чувство, что еще немного – и рука выйдет из пазов и порвет нервные окончания, окончательно похоронив мысль о том, чтобы нормально функционировать.

– Болит? – конечно, это не укрылось от взгляда Джеймса.

– Нет. Все в порядке.

Цзиянь ненавидел признавать свою слабость.

Не перед Джеймсом.

Только не перед ним.

Джеймс налил вина в два кубка и принес один Цзияню.

– Вино помогает, когда ничего не болит, – с сарказмом пояснил он.

Цзиянь прикрыл глаза и молча выпил.

– Чего вы сюда потащились? – Казалось, Джеймсу просто скучно, и он нашел себе жертву для расспросов.

Но Цзиянь видел его насквозь.

Видел его одиночество и отчаяние.

Видел боль человека, за которым никто не пришел.

– Я не мог и не хотел оставить мистера Мирта в беде, – объяснил Цзиянь. – Мы не знали, что с ним. Не представляли, что с дирижаблем. Но хуже не это. Мы знали, что он все равно отправится сюда.

– Вы же в курсе, что вас могли так запутать, что вы, даже не входя в Холмы, заплутали бы навечно в Ламмер-Море? – словно бы вскользь спросил Джеймс.

– А лучше было бы, если бы мы сидели дома и резались в вейци? Нет, так не пойдет, друг мой. И вы знаете почему.

– Потому что Габриэль Мирт во всем лучше меня, не так ли, дорогой мой Юй-эр? – Губы Джеймса растянулись в кривой усмешке. – Даже зная, что Холмы Каледонии – единственное место, где я могу найти укрытие, никто из вас не сделал и шагу мне навстречу. Изгнанник и изгой – для всех…

– Разве вам плохо тут живется? – спокойно возразил Цзиянь. – Здесь вам оказывают почести, которых вы достойны. Здесь все принимают вас как короля людей, пусть и некоронованного. Здесь вам не надо убивать или умирать, чтобы добиться своего. Но вы все равно рветесь наружу, чтобы быть подстреленным, как беспомощный олень. – А Габриэль в это время пытается в очередной раз спасти Парламент, – Джеймс отвернулся. – Это несправедливо. Вы должны были быть на моей стороне. И ты, и он.

– Простите, друг мой, но я теперь на своей собственной стороне, – вежливо, но твердо сказал Цзиянь. – Мою преданность много раз испытывали. Я дорого за нее заплатил. Теперь я живу только свою жизнь. Простите.

Джеймс ответил ему долгим тоскливым взглядом.

Когда-то Цзиянь готов был отдать за него жизнь.

Когда-то он практически отдал ее.

Джеймс до сих пор не расплатился.