Холмы Каледонии

– Я поговорю с Кехтом, – сказал он. – Пусть посмотрит вашу руку. Отрастил же он когда-то новую для Нуады. Думаю, и с вашей проблемой справится.

И, прежде чем Цзиянь успел возразить, повернулся на каблуках и пошел прочь.

Джон Ортанс и мисс Амелия сидели на носу гондолы и пили чай, заваренный Поупом.

– Как вы думаете, – спросил Ортанс, не отрывая жесткого взгляда от разговаривающих Джеймса и Цзияня, – мы когда-нибудь покинем Холмы?

– Когда-нибудь покинем, – устало ответила мисс Амелия, убирая со лба выбившуюся из косы прядь. – Хорошо бы перед этим выспаться.

Ее костюм, а теперь и лоб, были так перепачканы углем и машинным маслом, что она больше походила на портового рабочего, чем на саму себя.

– Мистер Мирт не отказался от своего плана?

– Нет. Хотел сегодня вечером переговорить с королем. И… Как я понимаю, он хочет идти один.

– Он хотел идти один раньше, – нахмурился Ортанс. – Потому что боялся вести нас в Холмы. Но мы все уже здесь. Целы и невредимы. Для чего ему непременно преодолевать это в одиночку?

Мисс Амелия закусила губу:

– Мне… кажется, только кажется, и я могу ошибаться, но, возможно, он понимает, что неправ. И не хочет делить эту неправоту со всеми нами.

– Вы считаете, Уолш должен умереть? – прямо спросил Ортанс. – Он же еще достаточно молод, просто эта болезнь…

– Всему свое время и свой срок, – тихо сказала мисс Амелия. – Яблоня отцветает, как бы мы ни хотели продлить час ее цветения, но затем она приносит плоды. Может быть, и Чейсону пришла пора отцвести? Кто знает, какие плоды перемен это принесет.

– Признайтесь, вам не близка идея того, что он хочет подготовить преемника? – понизил голос Ортанс. – Со мной вы можете быть честны.

– Ох, Джон… – она допила чай и отставила в сторону блюдце с чашкой. Поуп немедленно наполнил ту снова. – Я не политик. Я всего лишь дочь изобретателя, довольно смелая, но все-таки житейски неопытная и, наверное, даже глупая…

– Очень умная мисс, – возразил Поуп, и Ортанс закивал, соглашаясь. – И красивая!

Мисс Амелия тихо рассмеялась:

– Хватит, засмущали! Мы же не обо мне говорим… Так вот, я не политик, но я видела Призыв Просвещения. Видела, как он колесом проехался по судьбам людей, сминая их жизни, ломая кости и сращивая обратно. Кому повезло, у того все срослось, кому нет – как моему милому папочке – увы. Все пошло в костер перемен.

– Должно быть, вы ненавидите Уолша, – не спрашивая, сказал Ортанс.

– Я не хочу ненавидеть никого, – отрезала мисс Амелия. – Я не могу отрицать, что это монархия довела людей до такого кошмара. Монархия, в которую ее превратил король Блюбелл. И сейчас я вижу только то, как Чейсон создает вокруг себя такую же монархию. В Парламенте заседают только согласные с ним политики, которые вместе проводили Призыв. Разве звучат там другие голоса? Я не слышала ни разу за семь лет. В чем власть народа? И вот теперь – разговор о преемнике. Это же наследование! Чем это отличается от правления Блюбелла? Народ опять молчит, а все решают несколько человек!

– Здесь я полностью с вами согласен, – Ортанс подпер кулаком подбородок. – А Мирт об этом знает?

– Я не говорила с ним. Я… не могу, – мисс Амелия опустила глаза. – Он тащит на себе такую ношу. Скован по рукам и ногам договорами и обещаниями. Мне кажется, он сам запутался, и я не уверена, что смогу распутать эти сети, не порвав их.

– Но, мисс, – усмехнулся вдруг Ортанс, – Диан Кехт же буквально полчаса назад сказал, что сеть не надо распутывать – ее надо просто заменить!

ИЗ ДНЕВНИКА АМЕЛИИ ЭКОНИТ

Холмы, май 18** года

Легко сказать – просто заменить сеть. Дирижабль – неживой, бессловесный, душой не обладающий, с ним можно делать все, он сопротивляться не будет. Что-то мне подсказывает, что Габриэль, в отличие от своих изобретений, не поддается простому ремонту. Если бы с людьми было так же просто, как с карманными часами или парофонами! Если бы можно было разобрать на части, все поправить и собрать обратно, но уже без боли, тяжких мыслей, выборов и всего иного, что делает жизнь порой неподъемной для хрупких человеческих плеч.