Холмы России

Письмо скользнуло в ящик, стукнулось о дно его, и Катя улыбнулась: легче теперь на душе.

- Спасибо тебе,- сказала она Фене и, прощаясь, поглядела в ее глаза: неужели Кире так и не передаст ничего?

- Не надо. Не опомнюсь никак. Хоть отдышаться...

А тебе через недельку ответ будет. Жди. Хороший будет ответ.

"Своему не поверила, а вот в чужое верит",- подумала Катя.

И только скрылась она, как к скамейке, где сидела Феня, подошла Анфиса, разглядывая племянницу с грустью и удивленим.

- Золотко ты мое, жива и по волюшке ходишь!

Феню не радовал приход тетки: хотела побыть одна, уставала от разговоров, в которых была для нее понятая ею бессмысленность. Не они управляли жизнью, а жизнь без особых разговоров, намеков и мудрых предложений, часто одной случайностью утверждала свое.

- Тут тебе, слышала я, и вареньице люди приносят, будто у меня ничего и нет, такая я бедная,- говорила Анфиса, развязывая на горлаче платок. Поставила горлач па лавку, пальцем подхватила с крутого бока капельку смородинового варенья и облизала палец.- Пчелка того не наносит, что я наносила в свой дом. С каждого кусточка, с листочка по капельке, а накапало, хоть всю зиму сладись. Вот как выпишут, отсюда ко мне пойдешь. Нечего тебе там в пустом доме с тенью жить. Жила бы со мной, не натворила бы,- и Анфиса поднесла платок к глазам.

- Не вернешь уже, тетя. Так зачем говорить об этом?

- По ногам бы тебя связала да по рукам, а не пустила. Ребеночка забоялась, одного. Пусть бы рос да бегал у меня. А ты хоть на все четыре стороны. Знала бы, что в моем гнездышке твое растет. Заколоти избу, колоду эту проклятую. Не было там счастья и не будет. А живи у меня. Твое, как у матери, а там, как у хозяина. Хоть и нет его, а таится он, за каждым шагом смотрит. У меня воля твоя, как девичья. Когда явилась, когда легла, кто в гости пришел, никто не попрекнет.

- Я и сама думала. В избу не пойду. Тошно ведь там.

- Вот как я твое сердце чую. Все чуяла, а упустила...

Он-то приходил? Жалел, поди?

- Не хочу я никого видеть. Не хочу! Никто мне не нужен. Дайте посидеть спокойно.

- Сиди, веточка ты моя зеленая. Не тревожу тебя, а укрыть хочу от непогодки листики твои беспокойные.., А ему в тюрьму письмо написала, как раз после праздников.

Феня с настороженностью спросила:

- Что написали?

- Про любовь твою, чтоб его, лиходея этого, до печенок пробрало.

- Зачем? Я не просила. Моя жизнь, я решаю. А вы...

а вы уродуете. Зачем сделали? Какой уж он есть... А мучить-то его зачем?

Эти слова Фени кольнули, как жалом, Анфису.

- Или жалеешь? Вот погоди, как он тебя пожалеет.

Пусть побесится, переживет. Лучше там, чем здесь. Сюда И не придет, к разбитому корыту. Там перегорит, охладится. А то на глазах твоих огнем замечется. Полымя захотела?

- Так ведь он же натворит что-нибудь.

- Пусть,- прошептала Анфиса.- Замок потяжелее найдут. Век не выйдет. А ты живи, обнимайся.

- Подлое вы сделали,- сказала Феия и отвернулась.

- Для тебя сделала. Об счастье твоем забочусь. А ты вот как благодаришь.

Феня поднялась. Сумрак замелькал в ее глазах, в голове тупо ударило.

- Чуть хожу, а уйду я отсюда куда глаза глядят.

Уйду!

И ке в силах стоять, она села на землю. Анфиса кинулась к ней.

- Что ты!

Феня неподвижно глядела на закат. Бескрайние, уходящие к лиловой горе поля облаков, и на тех полях - заиндевелые деревья, ряды белых и розовых стогов, дорога темная в одной стороне, а в другой - в малиновом огне, она, Феня, будто бы стоит на этой дороге.

А через три дня Феня уехала в Москву, на квартиру Полины Петровны: она дала ей свой адрес и ключ.

Феня не хотела оставаться на хуторе - металась, как мечутся птицы, когда приходит пора отлетать, гонит их в чужую сторону холод и грусть замолкших полей.

С Анфисой Феня даже не простилась: видеть не хотела за ее письмо к Мите.

- Верно ли ты сделала?- после отъезда Фени спросил сестру Родион Петрович, который считал, что сестра касалась чужой жизни.

- Я ей только помогла. Хорошо, что уехала. Москва для нее - самое лучшее лекарство и средство прийти в себя после такого потрясения. Так обычно и бывает. Ее тут все тяготит. А там все новое. Она скоро забудет свои несчастья. Вернется совсем другим человеком, если захочет вернуться.

Этот разговор Полины Петровны с братом происходил на крыльце, слабо пригретом осенним солнцем, свет которого в березняке был с желто-зеленой холодной тусклинкой.

Полина Петровна перебирала грибы - белые с шоколадно-бурыми шляпками: совсем маленькие, с наперсток, она откладывала для маринования, покрупнее-на засушку.

Родион Петрович напильником вострил зубцы - большие крючки для жерлиц, которые собирался поставить сегодня вечером.

- Как бы Кнрьпп 1;е бросился за ней,-предположил Родион Петров!;".

- Этого ему нс следует делать. Надо чуть обождать, а может, и больше набраться терпения. Если была любовь, то она и воскреснет. Так ему и скажи.

- Лучше ты ск?Ж|!.

- Я думаю, он " сг.м поГшет.

Едва произнесла это По-чикз Петровна, как к крыльцу подошел Кирьян в ватнике, перетянутом ремнем. За спиной ружье с воронено-синим отливом стволов.

Посуровело как-то лицо, строже стал взгляд.