- Полина Петровна, можно вас только на минутку?- сказал Кирьян.
Полина Петровна и Кирьян прошли по тропке к Угре.
Сквозило холодом от воды, свинцово неподвижной под озяблыми кустами черных и серебристо-серых ольх в шорохе тихо опадавших листьев.
Скажите, вы ей посоветовали уехать?- спросил Кирьян.
- Нет. Она хотела бежать отсюда.
- Куда же?
- Не знаю.
- Вы дадите мне адрес?
- Хочешь поехать к ней?
Между ними пролетел лист, упал в еще зеленую траву.
- Я говорила, что она не может простить себе эту историю. Потерпи. Прошлое сейчас будет чужим между вами. Пусть она отогреется, Киря. Она сама найдет пути, встретится с тобой. Вынеси эту разлуку. Потому вы и мужчины, что можете многое вынести с мужеством. Пусть пройдет время. Будет новое. Вот падают листья - это уже прошлое. А будущее на той же ветке, в почках, которые оставили весне эти лпстья.
- Вот как все получилось...
- Не надо отчаиваться. Над трудной дорогой надо подумать. Есть время. Работайте! А над тем, что вас так беспокоит, поработает жизнь. Она не снднт без дела. Работает день и ночь над горем и радостями, перемалывает каждую судьбу: наказывает одних и награждает других.
К людям она не равнодушна: у нее есть своя любовь, веиная и изменчивая, и это часто зависит от того, как они внимательны к ее любви.
-Что-то хорошее, большое держал в руках и упустил. Как во сне было. Проснулся, а руки пустые,- както больше для себя сказал это Кирьян.- А дела жизни иногда надо подправлять.
- В данном случае это бесполезно... Она, как приедет, напишет мне. Я скажу, как получу письмо,- сказала Полина Петровна, чтоб малой этой надеждой хоть чуть обрадовать Кирьяна.
Ямочка от задумчивой улыбки скользнула по щеке его, на миг задержала взгляд Полины Петровны.
"Какая чистая улыбка,-отметила она и подумала, что слов не надо, па такую улыбку потянулась женщина, как к первой весточке, которую посылает сама любовь.- И из этой улыбки вышла такая трагедия... Нет, нет, эта улыбка позвала ее молодость на праздник".
- Адрес я могу дать.
- Зачем же зря протирать его?
Он попрощался и пошел вдоль берега на хутор.
Полина Петровна вернулась к крыльцу.
- Если бы я имела такую колдовскую силу, я сделала бы ее мужа счастливым с другой. А они, Киря и Феня, были бы вместе.
- Они будут вместе без твоей колдовской силы,- сказал Родион Петрович.Эта трагедия свяжет их еще крепче, как в бурю крепче затягивает узел, которым к берегу привязан плот.
- Бывает, что плот уносит.
- Но узел остается.
Кирьян с отцом работали в лесу, за хутором на старой гари, засоренной сухостоем и преющим валежником, по которым разрослись непролазные малинники, молодые, со свежими побегами, а старые засыхали.
Кирьян разбирал валежники, рубил сухостой и таскал к дороге, где горел большой, со стог, костер. В огне его сгорало гнилое, хилое и мертвое все, что потеряло связь с землей, плесневело, было прибежищем всяких жуков, сороконожек, червей и гадов.
Никанор на расчищенной уже делянке пробивал ломом неглубокие скважины, в которые бросал желуди, полные,чистые и гладкие, со спелой желтинкой.
Будет тут когда-то дубовый лес: вот из этих скважин, где в земном тепле пригреются и распарятся желуди, в поту родов своих прорастут дубки с резными, слабыми, нежными листьями. На ветрах, на солнце, в дождях дубки окрепнут, новые листья дадут, и корни протянутся в глубины из своего гнезда. И первое усилие, чтоб зародился, тронулся лес, сделал человек. Никанор опускал в скважинки желуди, которыми полна была сумка. Весь будущий лес в этой холщовой сумке. И никто знать не будет, как было, как двое начинали этот лес. Кто они.
А может, и не забудется: может, назовут Никаноров лес или стремновский лес. Как в городах зовутся улицы по имени тех, кто начинал их, так и леса хранят в зеленых чащах своих память о тех, кто сеятелем леса прошел когда-то далекой по времени пустошью или такой вот старой гарью.
Никанор сел на пенек отдохнуть. Глядел, как работал сын. В одной гимнастерке: жарко. Ватник валялся на траве, где куча белых грибов, подберезовиков и подосиновиков.
- Ходи покури,- позвал Никанор.
Кирьян сел рядом с отцом на ватник.
Стынью тянуло из овражка за дорогой, затопленного багряным половодьем осин.
- Ты что-то вчера от Родиона Петровича веселый пришел? полюбопытствовал Никанор.
Кирьян не сказал, что Полина Петровна получила письмо от Фени: доехала хорошо. А Москва такая красивая, писала Феня.
Не разговаривался чего-то сын.
- Грибов много. К войне, бабы говорят,-сказал Никанор с уверенностью, что уж тут-то сын заговорит, скажет что-нибудь.
Кирьян затоптал окурок. Поднялся и пошел с топором рубить сухостой.
"И не разговаривает, ишь ты, будто кто виноват",- подумал Никанор.
Пока работал он, жарко было, а посидел чуть, и ознобило спину: холодает, как за полдень время, короче путь солнца к своему закату.
От дороги послышался конский топот.
Показался Стройков. Конь по живот в грязи. В грязи и сапоги Стройкова. Видно, не разбирая дороги мчался.
Никанор и Кирьян с неподвижностью смотрели на него: опять что-то случилось. Чувствовалось, так прямо к ним сюда и спешил.