Холочье. Чернобыльская сага

Таким наш хутор Алексеевка оставался до 1924 года. Он оставил у меня самые тяжелые воспоминания и отозвался на моем жизненном пути как берег, от которого я хотел оттолкнуться и пуститься в свое плавание.

Мое детство.

Родился я в 1903 году, 1 июля по новому стилю. Я по счету четвертый у родителей. По рассказу бабушки Анны, появление мое на свет не принесло радости в семью. Особенно печален был отец. Он волновался, что два надела земли придется делить на три части и на долю каждого сына попадет менее трех десятин. Но бабушка убеждала отца, что волноваться рано: может, будет так, что эти дети не увидят жизни, а может, кроме этих двух сыновей народятся три или более. Бог дает детей, Бог и награждает их судьбой. Отец за эти слова и подобные пожелания послал бабушке типун на язык и раздраженный вышел из избы.

Бабушка Анна оказалась пророчицей: наша мать наградила отца еще тремя сыновьями и тремя дочерьми. После рождения третьего сына отец еще больше волновался, а когда появился четвертый, то сказал себе и матери: «Что ж, Алексей Кондратьевич и Евфросинья Семеновна, катите до дюжины и настраивайтесь на сыновей». Так у нас народилось пять сыновей и пять дочерей, из них умер только один, остальные девять выросли и вышли в люди.

Свое детство я помню с трех лет. У меня по соседству было три задушевных друга, Сафрон, Тимофей и Исидор. Мы все вместе не только сидели на печи в трехлетнем возрасте и скучали, когда кого-то из нас не приносили, но и потом ходили вместе за яблоками в сад к еврею Берке, пока однажды его сыновья нас изрядно не поколотили.

В 1908 году в нашей деревне Яшная Буда открыли начальную земскую школу. Первой учительницей была Евгения Петровна. Она жила на квартире у моего дяди Терентия. Я часто ходил к дяде и был уверен, что меня скоро примут в школу. Но когда я и мой друг Сафрон в 1909 году явились записываться, Евгения Петровна отправила нас домой, сказав: «Гуляйте еще года два-три». С большим горем и слезами мы с Сафроном вернулись домой и решили отомстить учительнице – разбить окно в ее комнате, что и сделали. За это дядя Терентий отстегал нас ремнем.

Я расстался со своими друзьями, когда мой отец стал хуторцом, а их родители остались в деревне. Между хуторцами и деревенскими шла жестокая борьба, доходящая до убийства хуторцов и их скота, поджога гумен с хлебом. Эта вражда распространилась и среди детей. Борьба доходила до того, что власти были вынуждены привлекать отряды полиции.

В девять лет я пошел в первый класс. В классе было шестнадцать учеников. Мой брат Прокофий, который учился в четвертом классе, советовал мне вести себя смирно. Я так и делал, но мои недруги в этом поняли мою слабость и почти на каждой переменке меня обижали. Наконец мне надоело – оказалось, что я вспыльчивый, как отец. Когда трое из нашего класса стали меня толкать и дразнить трусом, я вышел из терпения и решил: что будет, то будет. Одного ударил в нос до крови, второго схватил за волосы и ударил головой о забор, а третьего, убегающего, догнал и стал топтать ногами. Меня остановил учитель Банкузов. Он поставил нас всех четверых на два часа на колени. С того времени меня никто не трогал. После этого я стал учиться лучше всех и сделался любимцем учителя.

Школу я закончил в 1916 году и сразу поступил в Краснопольское высшеначальное училище. Отец упрекал меня в том, что я объедаю семью, а мать втайне от него отправляла мне продукты из дому в Краснополье со старшей сестрой Агафьей.

Годы учебы запомнились мне на всю жизнь. Я попал в среду более развитых людей. Жил на квартире у бывшей акушерки, пожилой дворянки Продолинской, и она мне объясняла, как обращаться с людьми, кому можно говорить ты, кому вы, как вести себя при разговоре со старшими. Она требовала, чтобы я читал художественную литературу и рассказывал ей прочитанное, что я охотно и делал. Особенно любил я стихи и всегда волновался, читая их.

Учился я три года, а потом отец, не дав закончить, сорвал меня с учебы. Он не хотел учить своих детей. Все пять моих сестер остались неграмотными, а братья еле окончили начальную школу. Может быть, я продолжил бы учебу даже против воли отца, но меня подкосила болезнь, среднеазиатская малярия. Летом я три недели болел, месяц бывал здоров. Зимой чувствовал себя хорошо. Своей болезнью я настолько опротивел всей семье, особенно старшему брату и отцу, что часто слышал от них: «Когда же он перестанет нас мучить?» Проявляла жалость только сестра Агафья, она ночи просиживала около меня, оказывая всевозможную помощь.