Холод

Через час Гала все-таки нашла в себе силы кое-как подняться на ноги. В комнате было темно, поэтому она включила свет. Включила, и усмехнулась. Все предусмотрели, придурки? С собой покончить не получится? Как бы ни так. Чтобы себя убить, достаточно выломать эту хилую пластиковую розетку, и сунуть в неё руку. Из окна, конечно, выброситься не получится, потому что на окне решетка… но если решиться, то и розетка сойдет. Конечно, самоубийство грех (смешно) и не выход (еще смешнее), но почему-то совершать самоубийство не хочется. По крайней мере — пока. А может быть, попробовать сбежать?

Гала задумалась.

Она сто раз была в этой комнате, и знала, что стена в шкафу — из гипсокартона. С нее и краска обвалилась из-за того, что гипсокартон повело, он начал трескаться. Вопрос только в том, на сколько он на самом деле крепок, что там под ним. Если кирпич… ну что ж, тогда либо розетка, либо палачи. Если ничего — то можно будет свести счеты с жизнью не здесь, в институте, а в каком-нибудь более приятном месте. Например, на реке, у моста. Реку Гала очень любила, сейчас весна, пусть и ранняя, лед, скорее всего, то подтаивает, то снова встает. Она не была на реке неделю, тогда лед еще стоял, но есть вероятность, что за эту неделю что-то изменилось.

Надо попробовать.

Гала глубоко вздохнула, стараясь не обращать внимания на боль в боку, и открыла шкаф. Пара синих халатов на вешалке, внизу — какие-то пыльные тубы с непонятными бумагами, трехлитровые банки из-под компотов, которые приносили на праздник сотрудники, и какая-то невнятная рухлядь.

«Трижды дураки, — подумала Гала, вытаскивая из шкафа барахло, и кидая его на пол. — Стеклянные банки. Можно разбить и порезать вены. Интересно, они считают меня такой же дурой, как они сами? Шнурки хотели отобрать. От моих рабочих туфель, которые без шнурков. Резинку для волос отняли. Как можно покончить с собой резинкой для волос? Резинку отняли, а банки оставили. Скорее всего, просто забыли про них».

За три минуты освободив шкаф, Гала залезла в него, и принялась осматривать. Послюнила палец, потерла мел — картинка была на месте. Гала поддела ногтем пласт краски, и он неожиданно легко оторвался. Под ним Гала увидела еще картинку — ребенок с воздушным змеем.

— Это, наверное, ты, Фенит, — прошептала она. — Это ты сейчас здоровый, веселый, и довольный, и ты запускаешь змея, а родители стоят и смотрят… и радуются за тебя, мальчик. А может быть, и не ты. Может быть, кто-то другой. Ты был уже слишком большой для змея, правда? Сколько детей умерло в этой комнате, на этой кровати… но я ведь сдержала слово, Фенит, и ты… ты не побежал…

Она всхлипнула. Ой, нет. Нет, нет, нет, нет. Нельзя. Глаза и так видят плохо, точнее, плохо видит тот глаз, что открыт, и вообще способен видеть. Если она сейчас разрыдается, то ничего не сумеет сделать. Надо взять себя в руки, надо успокоиться.

Гала встала с корточек — до этого она присела, чтобы лучше видеть картинки — и принялась простукивать гипсокартон. Судя по звуку, за ним было пустое пространство. Хорошо, значит, шанс есть. Вот только чем его ковырять? Не руками же. Гала посмотрела на кучу хлама — может быть, что-то оттуда можно пустить в дело? Вон тот обломок стула вполне подойдет.

Следующие полчаса у нее ушли на то, чтобы пробить в стене отверстие размером с копеечную монету. Материал, который она считала довольно рыхлым и непрочным, на практике оказался гораздо плотнее, чем она предполагала, и поддавался ее усилиям с большим трудом. Проклиная всё и вся, Гала ковыряла и ковыряла неподатливую стену, она уже забыла и про боль, и про свое намерение утопиться, нет, сейчас была только стена, и деревянный обломок, и сама Гала, которая мокрыми от пота руками долбила этим обломком в стену, вкладывая в каждый удар свое отчаяние.

— Вы… меня… и так… на всю… жизнь… заперли… — шептала она. — Я… и так… всю… жизнь… будьте… вы… прокляты… дайте… мне… умереть… на свободе…

С каждым ударом, казалось, перед ней появлялось новое лицо — словно сейчас перед ее внутренним взором проходили все те дети, которые расстались с жизнью в этой проклятой комнате номер шесть. Имена, имена, имена, лица, лица, лица… мальчики, девочки, гермо… дети, которым она так хотела помочь, которых так хотела спасти. Дети, которые уходили в мучениях, которые бились в последней страшной судороге на этой кровати.

Ни за что… никогда больше и ни за что… Гала чувствовала, что мысли теряют связность, а голова начинает кружиться. Так, стоп. Надо передохнуть, поняла она. Да и по голове, наверное, ударили сильно. Слишком сильно.

Гала положила деревяшку на пол, и попыталась просунуть в образовавшуюся дырочку палец. Если там ничего нет, то это значит, что усилия не напрасны. А ну-ка? Сердце заколотилось с новой силой. Что там, за этой стенкой?