Холод

Кили: беспощадно яркий свет стоваттной лампочки, комната, которая когда-то, неимоверно давно, сорок лет назад, была его комнатой, и он бы никогда не узнал этой комнаты, если бы не окно и пейзаж за ним, потом что в комнате ничего от прежней жизни не осталось; и женщина, маленькая, хрупкая женщина, одетая в изорванный, заляпанный бурыми пятнами халат, с разбитым лицом, которая стоит, держась за стену; и удивительный, невероятный диссонанс — эта ужасная комната (он не понимал, почему комната, которую он так хотел увидеть, вдруг стала ужасной), и эта женщина — точеная, легкая, с бронзовыми вьющимися волосами, удивительно красивая женщина, которой место, наверное, в какой-нибудь сказке, но вовсе не здесь…

Ит: на мгновение словно бы исказившееся пространство, скомканное время, мир, который из трехмерного схлопнулся в двухмерный; рисунок сангиной по рыхлой бумаге — силуэты. Несколько штрихов — окно, абрис косой крыши, размытый, нечеткий; кровать, простая железная кровать, заваленная пропитанными свернувшейся кровью тряпками — мазок, штрих, пятно; и уже детальная прорисовка, потому что все остальное не более чем фон… детальная прорисовка — рыжеволосая тоненькая женщина, с неимоверным удивлением смотрящая на зрителя… зритель смотрит на картину, с картины смотрят на него… Этого не может быть, но это есть, и даже интересно, что скажет Скрипач, когда увидит, чьи у него самом деле глаза и волосы, и какая же она чудесная, и как жаль, что…

— Кто вы такие? — спросила Гала.

* * *

Уговаривать Галу не пришлось — она оказалась готова идти с ними без всяких объяснений, вот только проблема была в том, что идти Гала не могла. В результате Ит решил, что хватит с них на сегодня предосторожностей, и вызвал Скрипача.

— Ну и чего там такое? — ехидно спросил Скрипач, как только заработала связь. — Только не говори «Хьюстон, у нас проблемы». Их и так предостаточно.

— Хьюстон, у нас проблемы, — вздохнул Ит. — Пришли Саба, пожалуйста.

— Охрана спит?

— Спит. Мы не сможем ее вынести, тут…

— Так.

— Да, так. Смирись уже с реальностью, какая она есть. Именно так. Рыжий, давайте быстрее. Сейчас четыре утра, из города надо успеть убраться до шести.

— Убраться, чтобы потом вернуться, — проворчал Скрипач, сдаваясь.

— Да. Ты сам понимаешь, вернуться необходимо… будет. Он вышел?

— Вышел. Ит, а это точно…

— Да. Это точно. Скоро сам поймешь. И еще момент. Рыжий, тут, кажется, кое-что начинает проясняться.

— Что именно?

— В общем, сюда нам тоже придется вернуться.

* * *

То, что происходило дальше, Гала запомнила смутно — по всей видимости, сотрясение оказалось серьезнее, чем она предположила вначале. Кажется, ее нес на руках какой-то здоровенный рауф, потом она очутилась в машине — запах бензина, масла, металла — и машина куда-то ехала, причем ехала долго, она кружила по предрассветному пустому городу, ныряя в переулки, проскакивая площади и проспекты. Вся эта карусель улиц, домов, подворотен слились тогда для Галы в неразличимое разноцветное пятно. С ней рядом сидел тот гермо, у которого были трехцветные волосы; сидел, придерживая, и постоянно спрашивал о чем-то. Что-то вроде «вам плохо?» и «вы меня слышите?». Потом, наконец, машина остановилась, дверь открылась, и Гала ощутила запах — свежий, весенний запах. Тающий снег, ветер, влага, мокрое дерево, сырая земля. Кое-как открыв не заплывший глаз, она увидела, что машина стоит на лесной опушке, на узкой дороге.

— Сейчас будет получше, — пообещал чей-то голос. — Мы уже почти на месте. Потерпите немного.

— Вы меня задушите? — слабым голосом спросила тогда Гала.

— Ну вот еще, — проворчал голос в ответ. — Делать мне больше нечего.

Дальше ее вроде бы снова несли на руках, но совсем недолго.

А потом была тьма, мягкая теплая тьма, в которую Гала нырнула, не задумываясь, нырнула с облегчением, потому что ей показалось в тот момент, что это и есть смерть, к которой она стремилась, и если смерть выглядит так, то это, пожалуй, лучшее, что могло с ней случится.

* * *

Проснулась Гала от шума — кто-то невидимый уронил неподалеку что-то непонятное, но, судя по звуку, железное, и довольно тяжелое.

— Безобразие, — отчетливо произнес чей-то голос. — Потише нельзя? Человек спит, а он кастрюлями кидается!

— Я не нарочно, — отозвался другой голос.

— Идиот!!!

— Ты орешь громче, чем я кастрюлю…

— А ну заткнулись оба, — приказал третий голос.

Гала открыла глаза (не поняв сразу, что открылись оба глаза), приподнялась на локтях, и стала осматриваться. Уже через несколько секунд она с удивлением поняла, что находится в деревенском доме, причем очень старом, и основательно заброшенном. Низкий просевший потолок, подслеповатое грязное окно, занавешенное истлевшей и выцветшей тряпкой, отслоившиеся от покосившейся стены обои, некогда голубые, и даже, кажется в цветочек, теперь же серые, и все в потеках; кровать, на которой лежит сейчас она сама — тоже старая, деревянная… но, вопреки ожиданиям, запахи в доме витали сейчас живые, теплые. Пахло мылом, жаренным луком, и гречневой кашей.