Холода в Занзибаре

Погода расквасилась, снежная пудра сошла, открыв в непричесанной зеленой траве черные проплешины. Ботинки на мокром асфальте угваздались за одну минуту. В поликлинике под санпросветовскими плакатами сидела молчаливая очередь из стариков и старух. Откуда-то из глубины полутемного коридора, выкрашенного синюшной краской, вылетал молодой женский смех. У двери кабинета дантиста я обнаружил прикрепленную скотчем к стене рекламку частного кабинета на Алабяна и метнулся туда. Доктор-ортопед, рослый детина с огромными золотыми часами на волосатом запястье, пообещал устроить все в два-три дня. За срочность придется накинуть, сказал он. Я согласно кивнул. Твоя мама будет жевать и радоваться, как молодая, да? Завтра приводи к двум. Доктор сделал отметку в журнале, блеснул черными кавказскими глазами и принялся разглядывать слепок челюсти цвета пришельца из космоса.

Мой натиск сковырнул привычный распорядок жизни, и Бета растерялась. Долго не могла собраться к фотографу, не знала что надеть. Выбрала белую в черный горошек блузку времен оттепели. Пока сидели в очереди на съемку, она, впадая в панику, беспрестанно рылась в сумочке, спохватываясь то паспорта, то ключей от дома, – ей мерещилось, что они остались в двери. Велела мне подержать расческу, потом долго что-то искала в сумке, не нашла и в полном расстройстве сказала, что придется причесываться пятерней. От фотографа вышла смущенной – тот оказался ее пациентом, сказал, что все будет готово через час и бесплатно. Игоряша, огорченно сказала Бета, представляешь, а я ведь так и не вспомнила, что у него было! Туберкулез? Саркоидоз? Я засмеялся: нашла чем удивить! Я уже через три дня своих пациентов не узнаю!

Преодолевать щепетильность Беты было нелегко. Свою бедность – пенсия у нее была 60 долларов – она несла с достоинством и смирением. Когда я купил ей новый телевизор и он въехал в комнату, Бета поджала губы, всем видом показывая, что я нарушил границы, вторгшись без спроса и согласия на ее территорию. Старый выбросить не дала, с почетом проводила товарища на пенсию – на шкаф, накрыв льняной попонкой.

В паспортном столе было густо надышано, воняло потом и кислым – с тухлинкой – духом недавнего ремонта. Все стулья вдоль стен и у столов были заняты желающими повидать дальние страны. Придерживая Бету за плечи, я провел ее в начало очереди и поставил к заветной двери первой. Плавным движением, будто вознамерился снять панораму, предъявил недобро вскинувшимся глазам Бетино ветеранское удостоверение. Хорошо видно? – громко спросил я.

Бета ухватилась за мою руку, стеснительно зашептала: неудобно как-то, может, как все, в очередь?

Куда же вы, Берта Александровна, собрались? – не пряча иронии, спросила старший лейтенант в серой форменной рубахе, просматривая анкету, которую я накануне тщательно заполнил печатными буквами. Хмыкнула: немка! На историческую родину потянуло? Бета испуганно взглянула на меня. Берта Александровна собралась ко мне, сказал я, в гости. Что-то не нравится? Старший лейтенант подняла водянистые глаза, без меры растянутые забежавшими на виски стрелками. Вы, молодой человек, кто? – с административной строгостью в голосе спросила она. Гражданин Соединенных Штатов, с внезапно вырвавшимся пафосом ответил я. Надо же, какая честь! Паспортистка лязгнула печатью по бумагам один раз, другой и принялась перезаряжать степлер. Расхерачили Югославию и думаете, сойдет с рук? – не поднимая лица, сказала она. За паспортом когда? – свирепея, спросил я. Пожала плечами: звоните, телефоны в зале на стенде.

Каждый день в седьмом часу вечера, как только заканчивался очередной эпизод бразильского сериала «Нежный яд», Бете звонила Катя – коллега-фтизиатр с прежней работы. В этот раз телефон трезвонил слишком долго. Вдруг Надя прорезалась? Я снял трубку.

Ты уже видел «С широко закрытыми глазами»? Если честно, Кубрик меня разочаровал. Ждала большего. Гуля всегда так начинала телефонные разговоры – с места в карьер. Отвечать было бессмысленно – пока обдумаешь, что сказать, она уже далеко. Я фильма не видел, от Кубрика ничего не ждал, но почему-то вспомнил, как, учась в резидентуре Пенсильванского университетского госпиталя, смотрел какую-то чушь про Кинг-Конга. В кино меня вытащила медсестра Люся Генисаретская. Когда начинала звучать тревожная музыка, она переставала хрустеть попкорном и сильно прижималась к моему плечу. Три дня в Москве – и ни слуху ни духу! Я тебя видела из кухни. Разумеется, о моем приезде Гуле сообщил Гоша, но кухонная версия была выигрышней. Для тебя наше прошлое еще что-то значит?

В трубке настороженно зашипела тишина.