Холодина

Шепотом почти неслышным, ибо крался вдоль стенки коридора, открытый всем ветрам. Вот и перекресток – иду в левый проход. Тот оказался на удивление не прямым, а в виде ломаной линии, так что за каждым изгибом я с ужасом ждал появления красномордых врагов. Но пока все слова Макара подтверждались. Я принялся внимательно всматриваться в двери. Их было много: то появлялись через большие промежутки голых бетонных стен, а то частили через каждые два метра. На большинстве не было никаких знаков. На других – обычные таблички, типа «теплоузел», «склад №6». Но где же эти треклятые «ПоОп»?

А вот они! Стоит слева дверь родименькая – одна на весь сегмент стены. Не шлюзовая какая-нибудь, а обычная, офисная. И четыре заветные буквы, банальной краской вручную выведенные.

И я застыл. Сейчас мне надо врываться. Стремительно! Резко! Решительно! И кромсать ножом человека. Очень плохого человека, судя по всему. Которого я знать не знаю, видеть не видел. А надо его убить. Желательно, прежде, чем он убьет меня.

Ладонь, сжимающая тяжелый нож, вспотела. Нажать ручку, Сава. Открыть дверь. И влетаем в комнату, сея смерть!

Нет, не могу. Не хватает решимости.

«Ну, давай уже! – взмолилось отчаяние. – Столько пройдено уже… Всё равно пути назад нет».

Ну, это умом понимаю, что нет. А в нутрях греется надежда, что пока дверь не открыл – еще можно переиграть.

Наивный, глупый Сава!

Рука чуть ли не сама ложится на дверную ручку и давит на рычаг. Всё! Там уже видят. Видят движение ручки – теперь нельзя тормозить!

Согласен. Я с силой толкаю дверь, вваливаюсь в… огроменный, тускло освещенный зал. А почти посередине этого зала, под низко висящей лампой… за столиком сидит мальчишка и что-то увлеченно чиркает карандашиком.

Хотя, стоп! Это у меня из-за большого пространства пропорции исказились. Вовсе не маленький столик – а нормальный такой письменный стол. Соответственно, и сидит за ним не дитё, а вполне взрослый парень. Даже высокий весьма. Просто… сидит он так по-ребячьему, навалившись всем телом на столешницу, прогнув спину и ритмично покачиваясь. Ноги его под стулом заплетены крестом, а рука с толстым цветным карандашом что-то часто-часто штрихует мелкими движениями.

– Ширк-ширк-ширк-ширк… – ажно кончик языка высунул!

Ну, как такого за дитятю не принять! Но это точно парень. Большой, не толстый, но дородный и очень смешно выглядящий. Видно, что когда-то его забривали налысо, но уже пару месяцев волосы бесконтрольно отрастают, превращая своего хозяина в темно-русого одуванчика. На щеках – локальные небритости, которые все еще не превратились в ровный слой щетины.

Сколько же ему лет? Я настороженно вглядывался в парня, благо, время у меня имелось: «юный художник» в упор не замечал ни меня, ни моего грозного ножа. Как будто, нас тут не существовало! Я ждал криков ужаса или криков ярости, беготни по комнате (опять же, неясно, кто от кого еще должен бегать) – но не полного игнора. Неужели настолько погрузился в работу?

Сделал осторожные шаги к столу, примечая детали. Парень, вроде бы, уже совсем взрослый, но кожа его светла, тонка и почти нежна. Нижняя челюсть, как одеялом, укрыта округлостями щёк и пеликаньим безвольным подбородком. Глаза большие, а светлые брови, напротив, жидки, тонки и вздернуты удивленно, как у Пьеро. Детское лицо. Большое детское лицо на огромном теле ребенка.

Меня осенило – это же какая-то задержка развития. Лишняя хромосома или наоборот, не хватает. Вот и сидит передо мной взрослый ребенок. Ничего вокруг не замечает, да рисует каракули.

Подождите! И вот его я должен убить? Это главный? Это чудовище?

Моя рука с ножом безвольно опустилась. Бред какой-то. Дурачок-переросток по-прежнему совершенно не замечал смертельной угрозы в лице меня. Только карандаш поменял на черный.

«А если так и есть, Сава? – взволновалось сомнение. – Вокруг полное сумасшествие. Ты толком ничего не понимаешь. Как всё устроено, кто всем заправляет, чего хочет. А вдруг он? Вдруг этот безумный разум управляет всем безумием вокруг?».

Звучало глупо. Как и всё, что в последние месяцы происходило вокруг меня.

Убить недоразвитого? Это казалось простым делом. «Особенный» парень увлеченно рисовал, он и удар почувствует только в последний момент. Я представил себе, как полосую ножом эту беззащитную пеликанью шею – и едва не блеванул от отвращения к самому себе за такие мысли.

Но надо, Сава. Надо сделать. Сделать хоть что-то!

Я был уже совсем близко, шагах в трех. В свете нависшей лампы виднелась какая-то странная пыль, которая вилась вокруг. Черная, лохматая, но при этом, практически прозрачная, она, казалось, создавала вокруг стола и дурачка какие-то узоры. Как будто, он под неким покрывалом сидел. Эфемерная защита: дунь – и развеется. Дунь – и режь этого беззащитного недоразвитого взрослого ребенка.

«Щас как дуну!» – вспыхнул в голове злорадостный вопль Ритки, которая охотилась за мной в развалинах «Урода». Тогда я был жалкой хрюшкой, которой Чужаки хотели полакомиться. А теперь? Теперь вот он хрюшка? Бедный, ничего не понимающий дурачок.

«А я тогда кто?».