Холодная комната

– За каждое своё слово будешь ответ держать в день суда, – сурово взглянул на Димку Матвей, – так сказано в Библии. Понял, тварь?

– Ты хочешь сказать, что контрацептивы – грех? – обрадовался смешной, – я тоже так думаю! Слышь, блондиночка? Я согласен!

– А у меня совсем денег нет, – вновь подала голос вторая девушка, не дав вклиниться в разговор второму смешному, который был готов это сделать. И разговор сам собой замялся. И это было неплохо. Все успокоились. Матвей начал наблюдать за красивой девушкой. Та внезапно присела на корточки рядом с ним, приподняв полы своего длинного пальто. Он искоса глянул на её профиль и осознал, что она – постарше, чем показалось ему сначала. Ей было лет двадцать семь.

Витька снова начал вслух вспоминать о подлостях Жени. Все его слушали.

– Парамонова, выходи, – внезапно раздался из-за решётки голос сержанта, который подошёл тихо. Девушка в пальто вздрогнула, поднялась. Матвей её удержал. Достав из кармана ворох десяток, он протянул их ей.

– На, возьми! Иначе не выпустят.

Она долго смотрела ему в глаза – ну, секунды три. Потом взяла деньги.

– Спасибо тебе большое!

И сразу вышла из камеры, благо что сержант на сей раз совладал с решёткой довольно быстро.

– Вперёд, – скомандовал он, выполнив обратное действие и тем самым вроде бы исключив возможность идти назад. Девушка пошла, изящно покачиваясь. Сержант, следуя за ней, не отрывал взгляда от её правой ноги, как будто она чем-то отличалась от левой.

– А что же нас-то всё держат? – разволновался Вадим, когда они скрылись за поворотом. Его нервозная интонация сбила с мысли смешных, которые приготовились к зубоскальству насчёт Матвеевой щедрости.

– Пробивают по ЦАБу, – объяснил Витька, – такой порядок у них.

Через пять минут к решётке подошли четверо – высоченный, широкоплечий майор с усами и три сержанта сходной комплекции. Один быстро отпер засов, распахнул решётку.

– А ну-ка, иди сюда, – произнёс майор, уставившись на Матвея. Матвей опешил.

– Я? Почему?

– Сейчас всё узнаете.

Матвей встал. Его руки долго не попадали в просторные рукава бушлата. Никто, однако, не торопил его. Милиционеры следили за ним без всякого выражения, а товарищи по несчастью – с большой тревогой. Ещё бы! Надев бушлат, он покинул камеру. Засов лязгнул.

– Руки назад!

Матвей подчинился. Конечно же, он не знал, что и думать. На один миг в мыслях у него промелькнула злобная морда прапорщика.

– Идём!

Майор шагал первым. Матвей – за ним, держа расстояние где-то полтора метра. Один сержант дышал ему на затылок, а два других шли с боков, на полшага сзади. Не столько страшно было Матвею, сколько досадно. За двадцать три года жизни он сделал много такого, за что его могли посадить, и всё сошло с рук. А тут – поганый язык сгубил! Что стоило промолчать, не лезть на рожон и не банки взять, а пар пять перчаток да упаковки две скотча?

В зале стоял почти весь личный состав шестьдесят второго – лейтенанты, сержанты, прапорщик, другой прапорщик, капитан в очках, другой капитан и толстый майор – заместитель начальника отделения. За столом сидела вместо сержанта женщина в штатском, очень красивая. Перед ней лежали чистые бланки. Когда Матвей подошёл к столу, она опустила глаза на них, но он всё же успел заметить в глазах её дикий ужас. Спутать его с чем-нибудь другим было невозможно. Поняв, что это – именно он, Матвей обвёл взглядом всех остальных и очень отчётливо ощутил себя вдруг ходячей атомной бомбой. Да, ровно так на него смотрели. А ещё он заметил двух посторонних, гражданских – женщину и мужчину. Они стояли возле дверей.

– Подойдите ближе, пожалуйста, – обратился к ним усатый майор. Когда они подошли, он сказал Матвею:

– Прошу вас выложить всё из своих карманов на стол.

– А что происходит? – спросил Матвей. Ему не ответили. Покачав головой – дескать, ну и ну, творят что хотят, он начал опустошать карманы. На край стола из них перекочевали семьсот рублей, зажигалка, пачка презервативов, дамские часики, сигареты, ключи и паспорт. Последний женщина-секретарь взяла и открыла одной рукой, другой заполняя бланк протокола. Потом она отложила паспорт и начала переписывать выложенные на стол предметы, перечисляя их вслух. Пока это продолжалось, Матвей смотрел на дамские часики. Смотрел дико. Он представления не имел, откуда они взялись в боковом кармане его бушлата.

– Так почему это ты ругался матерной бранью? – опять раздался голос усатого. Матвей вздрогнул. Поднял глаза на него.

– Кто ругался? Я?

– Ну конечно, ты! За это тебя на рынке и задержали.

– Можешь обжаловать в течении десяти суток, – сказала женщина, завершив писанину и пододвинув лист вместе с авторучкой Матвею. Отдёрнув руку, дрогнувшим голоском прибавила, – распишитесь.

Матвей взял ручку и расписался.