Холодная комната

Светало. Людей на площади прибавлялось. В кафе зашло несколько студентов. Им нужно было опохмелиться перед учёбой. Дама в песцовой шубе, остановившись перед ларьком, спросила коробку чая. Матвей продал. Он знал цены.

– Вас закрывать там не собираются? – поинтересовалась цветочница, также вытащив сигареты и закурив.

– С какой стати нас закрывать? – не понял Матвей.

– Так ведь говорят, что скоро все рынки в Москве закроют!

– Думаю, это слишком проблематично. Проще закрыть твою пасть.

– Ты, …, самый умный? – ни с того ни с сего вспылила девчонка, – раз сказали – закроют, значит – закроют! Или ты думаешь, тебя спросят?

Матвей хотел продолжить дискуссию, но тут дверь ближайшего из недавно выстроенных на площади магазинчиков распахнулась, и вышла девушка в долгополой дублёнке, вязанной шапочке и ботинках, подбитых мехом. Шапочку распирали торчащие почти перпендикулярно большие уши. В одной руке девушка держала бутылку водки, в другой – пакет томатного сока.

– Слушай, я вчера куртку, юбку и сапоги быстрее купила, чем ты – бутылку! – набросилась на неё цветочница, – твой жених долбанутый мне тут успел все мозги засрать! А ну, убери его за прилавок, чтоб он на глаза мне больше не попадался!

Сдержанно улыбнувшись Матвею и поглядев на зарю за станцией, лопоухая девушка обратилась к подруге:

– Одеждой ты создаёшь свой облик, а водкой – внутренний мир, своё самоощущение во Вселенной. Ты что-нибудь продала?

– Вот он продал чай! – взвизгнула цветочница, указав на Матвея так, будто бы он продал килограмм героина. Матвей отдал лопоухой деньги. Спросил:

– В честь чего опять нажираться будете?

– В честь мороза.

Ответив так, лопоухая прошмыгнула в ларёк. Там она, поставив свои покупки на стол, достала из-под него две ложки, миску салата из огурцов с редиской и упаковку пластиковых стаканчиков. Вслед за нею вошла в ларёк и цветочница.

– За цветами следи! – тявкнула она на Матвея.

– А вас хозяйка не заругает? – обеспокоился тот. Ушастая дама, скручивая с бутылки пробку, дала ответ:

– Нет, конечно. У Дашки через четыре дня – День рождения.

– Через три, – уточнила, сгрызая угол пакета с соком, цветочница, – и не у меня, а у Машки.

– Что ж вы не позовёте её?

– Да сама притащится! Она водку чует за километр, как акула – кровь.

Девушки налили сок в три стаканчика и в три – водку. Матвей взял по одному. Выпили, запили. Идущие мимо люди если и обращали на них внимание, то спокойное, с осознанием права и даже необходимости создавать своё самоощущение во Вселенной.

– Ты салат будешь? – спросила Матвея Дашка, взяв у него стаканчики.

– Нет, не буду.

– Ну и дурак! Отличный салатик.

– Очень возможно. Но я не ем, когда пью.

– А ты вообще когда-нибудь ешь? – заорала Дашка, и, потянувшись к Матвею, впихнула обе руки ему под бушлат, чтоб пощупать рёбра, – ой, какой тощий! Кости одни! Если вы с Маринкой когда-нибудь дозреете до перепихнина, кровать под вами ни разу даже не заскрипит!

Маринка невесело усмехнулась. К цветам, тем временем, подошёл мужчина весьма брутального типажа. Матвей сообщил об этом развеселившейся Дашке. Та, набив рот салатом, ринулась к покупателю, и Матвей не замедлил воспользоваться возможностью оказаться рядом с Маринкой. Она его обняла, но, когда он прильнул губами к её губам – отстранила, бескомпромиссно мотнув ушами, и села на складной стульчик.

– Устала я! Отвяжись! Всю ночь не спала.

Матвей вынул сигареты и закурил.

– Я тоже всю ночь не спал.

– Почему?

– А ты почему?

– Ужастик смотрела. Четыре серии. Мне Оксанка дала кассеты только до пятницы. Очень страшный! Теперь неделю глаз не сомкну.

– А я…

– Почём у вас гречка, миленькие мои? – вдруг остановилась перед ларьком древняя старушка с пустой авоськой.

– По двадцать два пятьдесят, – сказала Маринка. Бабка, заойкав, поплелась дальше.

– А я участвовал в нём, – закончил Матвей.

– Не поняла. В чём?

– В ужастике.

Вскинув брови, Маринка стала глядеть в упор на Матвея и вопросительно есть салат. Матвей стал рассказывать. По порядку, начав с бомжа. Когда он дошёл в рассказе до своего выхода из клетки, вернулась Дашка.

– Семь белых взял! – крикнула она, с триумфом размахивая купюрами, – по тридцатнику! Ох, тяжёлый! Военный, кажется. Срезы, …, ему не понравились!

– Дашенька, отойди, пожалуйста, – тихим, сдавленным голосом попросила Маринка, отложив ложку, – нам очень нужно поговорить.

– Я всё поняла. Болтайте, сколько хотите! Только давайте сперва ещё вмажем по стакану.

Спорить было бессмысленно. Быстро выпив, Дашка вернулась к своим цветам, и Матвей продолжил рассказ. Маринка его не перебивала и отводила взгляд от его лица лишь тогда, когда подходили потенциальные покупатели. Ни один из них надолго не задержался, так как она объявляла цены две тысячи двадцатого года, хоть был ещё только тысяча девятьсот девяносто восьмой. Но от двух приятельниц, прибежавших, как предрекала Дашка, на запах водки, не удалось отделаться так легко. Пришлось отдать им бутылку.

– Ну, так и что было дальше? – поторопила Маринка, когда они, наконец, ушли.