Холодная кровь (СИ)

За десять минут до назначенного времени я припарковалась недалеко от входа в кофейню и, включив сигнализацию, пошла узнавать, о чем же таком белобрысая гордость арийского генома хотела со мной поговорить.

— Добрый день, — вежливо поздоровался герр Александер, вскочив с места.

— Добрый, — кивнула я, вешая кожанку на спинку стула.

Пододвигать оный мне никто не кинулся, но сел блондин только после меня. Видать, старая школа. Нелепо немного в современных реалиях, но очень мило, если честно, даже вызывает уважение такая верность этикету.

— Давай сразу к делу, если ты не против, — раскрыв меню, полицай перелистнул пару страниц и отодвинул его от себя.

— Я заметила, ты это любишь, — фыркнула я, запомнив название первого попавшегося пирожного.

— Все верно, — у-у, гребаный обесцвеченный гитлерюгенд! — назови мне хоть одну объективную причину, по которой ты отказываешься от шефства Матвея.

— Эта причина чертовски личная, — скрестив руки на груди, я откинулась на спинку и вызывающе уставилась на вампира. Ответный взгляд ясно давал понять, что личное теперь уже не личное, — какое тебе вообще дело?

Ну вот, как всегда. Лишь бы не говорить то, что не хочу, бросаюсь в атаку.

— Латте с мятным сиропом без сахара, — не отводя от меня скептически-укоряющего взгляда, бросил мужчина.

Я хотела было съязвить, что мне неоткуда его взять, но девушка-официантка уже услужливо спросила меня, что буду я. Продиктовав свой заказ, я снова нахмурилась и демонстративно стала разглядывать прохожих за окном.

Время шло. Я чувствовала, что он все еще сверлит меня взглядом, но отвечать совершенно не собиралась. Это. Мое. Личное. Дело. И я правда лучше умру, чем буду иметь с Матвеем еще хоть что-нибудь общее, кроме деловых отношений. Он же это пресловутое “шефство” использует, чтобы опять подкатывать ко мне, а я даже видеть его не хочу, не то что это терпеть.

— Мария, — твердо, бескомпромиссно, как хлыстом.

— Не хочу я иметь с ним ничего общего! — прошипела я, от досады впиваясь ногтями себе в предплечья.

Гребаная судьба опять толкает меня к нему в руки, а я ведь только отмылась от их липких лживых прикосновений!

— Я чувствую себя, в некоторой мере, ответственным за дальнейшее развитие твоей жизни, потому что являюсь ее спасителем, — вздохнув, мужчина чуть отклонился, давая официантке возможность поставить перед ним высокую кружку, — и мои усилия будут затрачены впустую, если ты не согласишься.

— Ну и пусть, — буркнула я, поджав губы и вонзив ложечку в мягкий кусок торта, — меня это не волнует. Твои усилия — твои проблемы.

— Еще раз спрашиваю — почему?

Ах, спрашивает он! Ну получай, фашист, правду!

— Потому что мы с ним были вместе! — тихо прорычала я. — Он клялся мне в любви и звал замуж, а потом я застала его целующим какую-то лярву в клубе! — не выдержав, я зажмурилась и прикрыла глаза ладонью, крепко стиснув в кулак пальцы другой руки. — Я не хочу его видеть, знать, хочу забыть навсегда, но уж точно не быть его подопечной!

Предательский голос дрожал, но большего, чем эта дрожь и влажные ресницы, этот ублюдок недостоин. Как и ублюдок, сидящий напротив. Пусть подавится этой причиной, сука, добился своего! Ненавижу, когда давят на больное и ковыряются в старых ранах! Теперь я чувствую себя не только слабой, обманутой и преданной, но еще и униженной благодаря этому тупому белобрысому гестаповцу, у которого такта как у табуретки!

— Прости, — вдруг тихонько попросил интерполицай, касаясь моего запястья прохладными пальцами.

— Тебе сказать, куда пойти вместе с твоими извинениями? — отдернув руку, я вскочила и целенаправленно пошла к выходу.

Вот пусть тут сидит и думает, что хочет. Господином я должна его звать — да десять раз!