Холодная песня прилива

Погромче включив радио, я снова стала прикидывать, как соорудить оранжерею, во что обойдется стеклянная крыша на заказ и справлюсь ли я сама или же на это моих сил не хватит. Крыша нужна водонепроницаемая, чтоб служила и в плохую погоду, и нужно позаботиться о теплоизоляции, а то растения погибнут зимой. Еще я гадала, осуществима ли моя затея с наружным душем со сливом прямо в реку — я же не пользуюсь жесткой химией — и как насчет змеевикового радиатора: хочу принимать душ зимой, когда похолодает. Нежиться под душем в снегу — только вообразите! Круто, а?

Но сколько бы я ни пыталась отвлечься, мысль о Дилане упорно возвращалась. Куда он, черт подери, задевался? Почему не берет трубку?

Отмывать в раковине кисти я принялась, когда уже стемнело и все вокруг затихло. На завтра — планировка ванной. Достаточно я с этим тянула, выполняла для разогрева легкую работу. Это будет новый проект, будет чем заняться, он поглотит все мое время и силы на много дней.

В гостевой каюте все еще орало радио. Надо выключить: после наступления темноты у нас не принято шуметь. Я повернула ручку, настала тишина… И тут я услышала.

Звук донесся сверху — с палубы? Нет, с крыши каюты, прямо над моей головой.

Я замерла, прислушиваясь — не ушами, всем телом. Ничего, только волны плещут о борт лодки. И снова — царапанье, скрежет. Птица, может быть, подумала я и постаралась выдохнуть. Чайка, например… они садятся на понтоны и на лодки, особенно в ветреный день. Я вернулась к раковине, промыла ее с отбеливателем, пытаясь устранить запах краски. Затем решила вознаградить себя банкой пива, а то и парочкой банок. Нервы на пределе, надо успокоить их алкоголем.

Так что, каждую ночь теперь будет? Придется загонять себя до смерти, чтобы рухнуть в постель и отключиться?

Только я открыла третью банку пива, как снаружи опять послышался шум. Не на палубе и не птица, теперь я была уверена. Скорее животное — вопль, вой. Освальд дерется с лисами?

Выпивка придала мне смелости.

Я отперла дверь рубки с грохотом, в расчете напугать их, кто бы «они» ни были. Затем я вышла наружу:

— Эй!

На понтоне вроде никого. Марина до самой парковки погружена в темноту, свежий ветерок дует от воды, несет с собой запах дождя. Я сделала еще шаг и остановилась, поглядела на огни другого берега, затем вниз, на понтон, и тут-то разглядела на нем какой-то темный предмет ближе к краю. Что бы это ни было, днем на досках ничего не лежало. Я спустилась по сходням, руки скрестила на груди, защищаясь от пронизывающего ветра, всмотрелась…

На понтоне было совсем темно; даже стоя рядом с этим непонятным предметом и глядя на него с высоты своего роста, я не могла понять, что это. Я подтолкнула его ногой, и он поддался — что-то мягкое. Тогда я присела на корточки и ощупала этот предмет.

Мягкая шерсть под рукой. Мягкая, но холодная. И мокрая. Я выпрямилась, повернула ладонь в ту сторону, где слегка подсвечивали огни автомобилей на мосту. На пальцах темная жидкость.

— О боже! Боже! — Словно со стороны я услышала себя.

Еще раз посмотрела за понтон, в сторону офиса и парковки. По-прежнему никого.

Я поднялась по сходням и включила свет в рубке. Обычно я его не включала: он привлекает летом мотыльков. Теперь, вернувшись на понтон, я смогла разглядеть, что там лежит. Комок черной шерсти. А у меня на руке его кровь. Освальд, кот Джози и Малькольма. Кто-то убил его и бросил на понтоне.

Закусив губы, я подавила вскрик, дыхание участилось. Мне вдруг почудилось: тот, кто бросил мертвого кота на понтон, не успел убраться из марины, прячется где-то в темноте, где я не могу разглядеть его. Опрометью я взбежала по сходням обратно в рубку, выключила свет и чуть ли не слетела по ступенькам в свою каюту, поспешно захлопнув и заперев за собой дверь.

Снаружи послышались шаги, кто-то быстро шел прочь, шаги почти стихли, а потом снова стали громче на гравийной дорожке у парковки. Значит, все это время этот кто-то прятался совсем близко, за «Тетушкой Джин».

Я выскочила в камбуз, замерла в страхе. Со всех сторон меня окружали черные дыры иллюминаторов. Любой мог заглянуть с понтона и тут же увидел бы меня. Я отмыла руки в кухонной раковине, подождала, пока стечет кровь, терла мылом, и слезы струились у меня по щекам.

Кого звать на помощь? К кому обратиться? Снова набрала номер Дилана — и вновь все тот же механический голос.

Я вернулась к мысли, от которой упорно отказывалась: скорее всего, он в клубе. Я даже не стала прикидывать, что скажу, просто положила его мобильник на место и взяла свой. Набрала номер «Баркли» и ждала — ждала целую вечность, пока мне не ответили:

— Алло?

На заднем плане музыка, низкие рокочущие басы. Голос вроде бы Хелены, а может, и нет.

— Можно позвать Дилана?

— Его здесь нет.

— Не подскажете, где он?

— Кто его спрашивает?

— Дженевьева.

— Кто?

— Дженевьева. Ну, Вива. Я работала у вас раньше.

— Подождите.

Музыка смолкла, сменившись сигналом ожидания. Я покорно ждала.

«Как глупо, — думала я, — что сказать-то ему, если подойдет?»

Заговорить о Кэдди? Кто поймет, горевал ли он о ней или уже забыл, что она погибла?