Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964

По наблюдениям корреспондента Чехословацкого телеграфного агентства (ЧТК) Душана Проварника армия Гизенги состояла из 8–9 тыс. солдат, вооруженных «относительно современным оружием бельгийского производства». Армия была лояльна правительству и выполняла все его приказы. Проблема для Гизенги заключалась в том, что это была наемная, профессиональная армия, и ее боеспособность зависела от оплаты: «Можно утверждать, что если армия не получит платы, она откажется сражаться. Правительство Гизенги вынуждено платить солдатам по крайней мере такое же содержание, какое получают солдаты Мобуту, т. е. от двух до шести тысяч конголезских франков в зависимости от звания. При создавшихся условиях, когда у правительства по существу нет никаких доходов, так как налоги не взимаются, эта статья расходов представляет собой огромное финансовое бремя». Армия испытывала острую нехватку боеприпасов, во время боевых действий на каждого солдата приходилось по десять патронов. У частей была плохая мобильность из-за нехватки бензина[528].

Надеждой на помощь СССР и его союзников жило не только руководство Восточной провинции, но и население. «Начиная с первого дня, – сообщал Д. Проварник, – каждый конголезец задавал нам вопрос, почему мы не приходим на помощь, в которой они так нуждаются. Для нас все труднее было объяснять им ситуацию, ссылаться на позицию Судана, других африканских стран, приводить причины отсутствия какой-либо материальной помощи с нашей стороны». Журналисты из социалистических стран решили, что «необходимо что-либо предпринять» после беседы с начальником генерального штаба майором Виктором Лоссо, который заявил, что «если им не будет предоставлена помощь, то это будет расцениваться как предательство»[529].

Корреспондент ТАСС Г. А. Федяшин оценил обстановку пессимистически: «Если через неделю здесь не будет нашей помощи, конголезцы придут и будут нас бить как врагов»[530]. К мнению Федяшина прислушивались, он был вхож к Гизенге, регулярно беседовал с ним, о содержании бесед с коллегами не делился[531]. 27 февраля три чехословацких корреспондента самолетом покинули Конго.

Советской финансовой помощи в размере 500 тыс. дол. было явно недостаточно. Тем более что второй транш, половина суммы, до получателя не дошла. У ЦРУ был агент в ближайшем окружении Мулеле. Агент описал «чемоданы, в которых курьер должен был перевозить деньги, и как тот собирался добраться до Стэнливиля». Девлин организовал операцию по перехвату этого курьера в аэропорту Хартума, где деньги были похищены[532].

Пьер Мулеле был приглашен в Москву, прибыл туда с «конфиденциальным» визитом 7 марта 1961 г. и в течение недели вел переговоры с советскими высокопоставленными должностными лицами[533]. Мулеле проинформировал собеседников, что войска Гизенги испытывают острую нехватку оружия, боеприпасов, горючего, транспортных средств. «Конечно, – утверждал он, – материальные трудности оказывают отрицательное влияние на моральный дух наших солдат, особенно когда они встречаются с мобутовцами и видят, что эти последние имеют все, вплоть до современного вооружения»[534]. Представитель Гизенги потребовал скорейшего предоставления всесторонней помощи, в первую очередь военной. Ему было заявлено, что советские грузы «к отправке готовы», и после убийства Лумумбы появились новые возможности для сотрудничества с ОАР и Ганой в организации доставки этих грузов в Стэнливиль. Мулеле предложил учредить конголезскую авиакомпанию, самолетный парк которой будет состоять из советских гражданских самолетов с конголезскими опознавательными знаками. Обсуждались два возможных маршрута: Каир – Стэнливиль и Аккра – устье реки Конго – Стэнливиль. Для обслуживания второго маршрута были необходимы самолеты дальнего радиуса действия, например ИЛ-18. Мулеле поставил вопрос «о покупке в Советском союзе 2–3 самолетов ИЛ-18»[535].

Тема использования советских самолетов для перевозок грузов в Стэнливиль была не новой. Заместитель министра иностранных дел Я. А. Малик 12 января сообщил послу ЧССР в Москве Р. Дворжаку, что «мы заявили конголезским представителям в Каире о согласии предоставить правительству Конго советские гражданские самолеты с условием, что на них будут оаровские опознавательные знаки и экипажи»[536].

Теперь речь шла о конголезских опознавательных знаках и советских экипажах. И позиция СССР изменилась. «Мне кажется, – заявил заведующий II Африканским отделом МИД В. А. Брыкин, – что вопрос об использовании самолетов, а особенно ИЛ-18, очень сложный. Надо учитывать и политический аспект этого дела. Мы думаем, что лучше пойти по пути переговоров с африканскими странами, ибо ООН не даст разрешения на пролет советских самолетов в Республику Конго»[537]. Менее дипломатично и по-военному четко высказался министр обороны Р. Я. Малиновский: «Нам-то позиция ООН ясна, она будет сбивать эти самолеты»[538].