Холодное блюдо

– Не знаю… Вроде они на равных говорили, так что угрозы были взаимными.

– А кто это был, ты не опознал?

– Не-а, – молодой человек помотал головой. – Я ж тут слышу, что происходит, но не вижу. А по голосу так легко не разберёшь.

– Та-ак… Пошли дальше. Ольгу Бобровских видели выходящей из чужой каюты, верно?

– Верно. Только это не я видел, а стюарды, конкретно – Леонид.

– Ладно, с ним я отдельно поговорю. И ты упомянул графин с виски в комнате Марины Красовской. Это точно не из твоего бара?

– Сто пудов. Во-первых, Эдуард Михайлович запретил подавать Красовской спиртное. Вообще, любое. Во-вторых, виски я не переливаю в графины, подаю в стакане.

– Не в бутылке?

– Нет, – Куки хихикнул. – Велели вообще ничего в бутылке не подавать, потому как выпивки не напасёшься на эту публику. Только порционно.

– Разумно, разумно… Ну, и последний вопрос, Куки, пока последний, – Гривкой подчеркнул словечко «пока». – Ты слышал, как в первый вечер господин Пархомов ссорился с Красовской?

– Слышал, – решительно ответил бармен. – Что у них любовь прошла, это все знали, так что разговор этот не удивил.

– Хорошо. Позови мне стюарда Леонида Градового и пока можешь быть свободен.

Стюард был немногословен, но всё, рассказанное Куки, подтвердил.

– Графин? Да, сохранился, наверное. Я его капитану отдал, а тот собирался Эдуарду Михайловичу передать. Только… – Тут Леонид помедлил, но всё-таки договорил. – Мне показалось, что был ещё один.

– Ещё один что?

– Графин.

– Как вы это поняли?

– След на столике остался, как будто стояло что-то влажное. Квадратный след, и размер точно такой, как в первый раз. Я уборку делал, ну, и увидел.

– След…

– Да.

Секунд-майор вздохнул:

– И вот интересно мне, куда она это всё девала?

– В чемодан, я думаю, как и в первый раз. Шкаф-то мы можем открывать, а чемодан – ни-ни.

– Посмотрим, посмотрим… А расскажите мне, чьи каюты особенно интересовали госпожу Бобровских?

– Ну, хозяина, Эдуарда Михайловича. Эту я видел, как она открывала. Ещё – госпожи Новиковой, сомелье. А насчёт третьей я не уверен, видно из конца коридора было плохо – то ли Сошникова, то ли Мушинского.

– Сошников – это помощник Пархомова, так? А Мушинский – ресторатор? Очень, очень интересно… – пробормотал Гривцов.

Леонид уже направился к двери, но остановился и спросил:

– А их что, обеих… убили?

– Нет. Мертва только Ольга Бобровских, а вторая женщина в больнице. В реанимации, в тяжёлом состоянии, но жива.

– Понятно, – кивнул стюард и вышел.

– И что тебе понятно, хотел бы я знать? – поинтересовался секунд-майор, глядя в воздух.

Второй стюард, Иван Петелин, не сказал ничего нового. Он вообще убирал другую палубу и в каютах, которые Гривцова заинтересовали особо, не бывал. Только уже уходя из бара, он остановился и, глядя куда-то в угол, промямлил:

– Это… вот ещё чего…

– Что?

– У Ольги, убитой, блокнот был. Маленький, в ладошку размером, в чёрной обложке, такой… с блёстками. И она каждый вечер уединялась на нижней палубе, где у нас всякий хозинвентарь стоит, и что-то в нём писала.

– А для гостей что-то на нижней палубе есть?

– Нет ничего, это наша территория. Там наши каюты, кладовки всякие, гостям там делать нечего.

– Хорошо. Спасибо, идите.

– Позвать кого? – Иван переминался с ноги на ногу, и видно было, что ему ужасно любопытно всё происходящее.

– Пока нет, позже. Мне подумать надо.

Гривцов и в самом деле заказал кофе, на сей раз со сливками и сахаром, пересел в шезлонг, вытянул длиннющие ноги и закрыл глаза.

«То ли спит, то ли и правда думает, – пронеслось в голове у бармена Куки. – Ну его, пойду лучше в кладовке ревизию произведу».

И он, закрыв дверь бара, удалился.

Пока секунд-майор терзал свидетелей, Эдуард Пархомов договаривался с сыщиком.

Да, когда нужно было, Сошников умел действовать очень быстро: выслушав поручение босса, он мигом вызвонил Алекса по коммуникатору и попросил о встрече.

Алекс стоял в этот момент на набережной и лениво размышлял, пойти ли ему направо или налево. Было примерно всё равно, единственное, чего не хотелось – это возвращаться в отель.

– Просит о встрече, говоришь? – он бросил взгляд на «Люсьена Оливье», покачивающегося возле причала. – Знаешь, на яхте встречаться не хочется. Вот тут напротив я вижу бар под названием «Аллюр три креста», вот в нём и встретимся. Когда я буду? Да через пять минут.

– Ну, и мы так же, – обрадовано ответил Сошников и отключился.

В баре было полутемно, малолюдно и как-то некомфортно. Алекс никак не мог понять, в чём дело, а потом сообразил: фоном шла не музыка и даже не спортивные матчи, а репортаж с не то открытия сельскохозяйственной выставки, не то с научного диспута… В общем, разговору это не способствовало.

– Пойдём в другое место? – спросил он у Эдуарда.

– Зачем? Погоди минутку…

Пархомов подошёл к бармену, поговорил с ним, и раздражающий фон сменился чем-то неясно-музыкальным, а в руках Эдуарда сами собой появились три больших кружки тёмного пива с шапками белоснежной пены. Официантка принесла тарелку с солёными сушками, доску, на которой лежали три подсушенные как раз до нужной кондиции воблы, корзинку с булочками и сливочное масло.