Холодное пламя жизни (сборник)

– Блин, сколько лет прошло, а ты все дуешься, – хмыкнул горный мастер.

– Полтора червонца, как с куста, – кивнул Сиделец. – Но помню все, как вчера.

– Да не обижайся ты, Михалыч, – произнес бывший охранник. Ни разу за время, что они жили в больнице, Сиделец не поднимал эту тему.

– А я ведь новую жизнь хотел начать, – продолжал Сиделец. – ГРПушником¹ устроился. Четвертый разряд собирался получать. И тут вы меня ловите на площадке. И сразу не выговор, а деньгами наказали.

– Ты это… не серчай, дружище, – вкрадчиво заговорил Баранов, – но «Правила внутреннего распорядка» не я выдумал. Ты ж вышел на поверхность через пять минут после конца рабочего дня.

– Ну, – кивнул Михалыч. – «После», а не «до».

– А ты что, телепортацией владеешь? – поднял вверх указательный палец горный мастер. – От места, где ваш участок монтажные работы вел, до выхода надо еще пятнадцать минут добираться. Даже на электровозе. Свое рабочее место ты оставил минимум на десять минут раньше. А это называется «ранний выход».

– Ну, вы и редиски, – без особой злобы, скорее с сожалением изрек Михалыч. – Это сейчас я добрый. А тогда был не очень. Не пойди весь мир в расход в тот день… знаете, что было бы?

– Что? – хором спросили бывший горный мастер и бывший охранник.

– Я бы раздавил пол-литра, выцепил бы одного из вас и дал в бубен как следует. И загремел бы опять на кичу.

– Ну ты, блин, вообще, – произнес Лыков с неприязнью. – Отмороженный. Миллиарды людей погибли, а он помнит, как его на четыре тысячи оштрафовали.

– Да я же по-доброму, – усмехнулся Сиделец щербатой улыбкой. – Чисто так вспомнить. Вот жисть как повернулась.

Он сделал большой глоток из фляжки с очень крепким чаем без сахара.

Следующий час разговор не клеился. Сидели молча, жевали «тормозки», пили из фляг, и каждый вспоминал что-то свое.

– Вы как хотите, а я… отойду, – горный мастер поднялся на ноги и пошел по сбойке. Вскоре свет от его фонаря исчез, хотя отошел он недалеко. Видимо, там был поворот.

– А ты как думаешь, Михалыч, откуда твари взялись? – неожиданно спросил Лыков, когда они остались одни.

Тот лишь пожал плечами и сплюнул.

– А у меня есть идея. Тут было животноводческое хозяйство. Крупное. Когда на работу ехал на автобусе, ты запах не чуял? Свиньи там были, куры, даже индюки. Потом случилось «это». Люди погибли. Или сначала разбежались, а потом померли. Животные остались взаперти в загородках. А потом «это» попало им в воду и в корма.

– И они все выломились на волю и стали тварями? – вид у Сидельца был невозмутимый.

– Не все, конечно, – ответил охранник. – Ты про крысиного волка слышал? Это когда десять крыс в бочку сажали без жратвы и через несколько дней оставалась…

– Одна, – перебил его Михалыч. – Можешь не продолжать. Ты «зону» не топтал. В пресс-хату тебя не сажали. А «зона»… она школа жизни. Там вещи, которые в умных книжках написаны… на своей шкуре узнаешь. Кто человек, а кто фуфло.

Вдруг до них долетел крик боли и ужаса. Не сговариваясь, они схватили – охранник ружье, а Михалыч – недавно подобранный здесь же топор – и бросились по сбойке туда, откуда были слышны вопли, становящиеся все слабее и слабее.

Они опоздали. Метрах в двадцати от площадки в нише рядом с валяющимся на почве фонариком бывший горный мастер лежал в луже собственной крови.

– Наглушняк завалили, – просипел Михалыч.

Три существа размером с собаку, похожие на маленьких динозавров, деловито терзали труп, не обращая внимания на людей. Были они двуногие, с длинными голыми шеями и голенастыми ногами (каждая лапа имела три пальца, оканчивающиеся острыми когтями). Глаза их в темноте слегка фосфоресцировали. По-змеиному гибкие тела покрыты слипшимися перьями, а на головах имелся острый гребень и еще более острый клюв.

Горло у мертвеца было разорвано. Твари уже добрались до внутренностей, вырывали и глотали горячие куски. Громко хлопали короткие крылья. Они шипели, отталкивая друг друга.

С перекошенным лицом охранник схватился за ружье.

– Не надо, – остановил его шепот Михалыча. – Тут метан. Может рвануть. Ему уже не поможешь. Я их сам уделаю.

Он подошел вплотную и резким ударом топора сшиб голову одному зверю – самому мелкому. Или не зверю, а птице. Ударил фонтан крови, но Михалыч, не обратив на нее внимания, раскроил голову второму ударом сверху, почти разрубив череп пополам.

Третий, оставшись один, не попытался отступить, а пошел дуром на человека. И получил встречный удар, который сокрушил птице ребра и отбросил ее прочь. Дергающееся в конвульсиях, но еще живое создание добил Лыков прикладом.

– Вот такие пироги.

Михалыч очистил топор от крови и мозгов куском тряпки, глотнул из фляги и только после этого снизошел до объяснения:

– Это цыпы. Я их раньше встречал, когда ходил поверху. Они тупые и поодиночке не опасные. И я еще не видал, чтоб они под землей тихарились. Но этот сам виноват. Раззява.

Картина была яснее ясного – существа сидели в нише и набросились на человека разом, когда он неудачно их потревожил. Разорвали ему горло раньше, чем он успел сказать что-то осмысленное, кроме заполошного «а-а-а!».