Холодное железо

Мид поднял руку с сиплым вдохом, собираясь то ли что-то сказать, то ли вскричать, то ли взмолиться. Зазубренное лезвие ухнуло ему между шеей и ключицей. Мид сделал нетвердый шаг; глаза закатились. Язык непристойно высунулся, пальцы схватились за рваную рану, из-под них брызнула кровь, бурно оросив порванный аксельбант на расшитом золотом мундире. Мид упал плашмя, зацепив столик, с которого ворохом посыпались бумаги.

Ализ пронзительно завопила.

При виде поверженного тела Мида у Финри мелькнула безотчетная мысль, что это, должно быть, ее вина, что так ее месть направила судьба. Конечно, несоразмерность дикая. Можно было бы ограничиться и гораздо менее…

– Ай!

Кто-то схватил ее за руку и больно дернул. Она глядела в оскаленную морду с заточенными острыми зубами; рябая щека с синим отпечатком ладони и в красных пятнышках. Финри отпихнула дикаря, на что тот злобно клекотнул, и лишь тут вспомнила, что в руке у нее клинок, и не замедлила ткнуть негодяю в ребра. Тот прижал Финри к стене, рывком задрав ей голову. Финри сумела выдернуть клинок, уже скользкий, и с рычаньем всадила его снизу этой мрази в челюсть. Кожа на синей щеке вздулась от вогнанного острия. Дикарь попятился, хватаясь рукой за окровавленную рукоять под челюстью, а Финри, тяжело дыша, едва стояла, настолько тряслись у нее колени. Вдруг голову ей резко дернуло, а макушку и шею пронзила боль.

Финри взвизгнула. Все вокруг озарила яркая вспышка. В бок ударил пол, по которому, как на неописуемом балу, шаркали и топали всевозможные башмаки и босые ноги.

Горло Финри клещами сжимали пальцы, а в живот немилосердно давило чье-то колено. Дышать было нечем, и она изо всех сил впилась в чужую руку ногтями. В ушах гремел пульс, а вокруг все было таким ярким и призрачным, что почти не различалось.

И вдруг наступила тишина. Хватка на горле у Финри чуть ослабла, так что ей удалось сделать судорожный вдох. Она поперхнулась и закашлялась. Финри подумала, что оглохла, но тут до нее дошло, что это в зале повисла мертвая тишина. Всюду лежали трупы вперемешку со сломанной мебелью, битой посудой, разбросанными столовыми приборами, среди рваных бумаг и куч обвалившейся штукатурки. Негромко постанывали умирающие. В живых остались всего три офицера: первый нянчил окровавленную кисть, двое других сидели с поднятыми руками. У одного по лицу текли слезы. Дикари стояли над ними безмолвно, как статуи. И как будто в опасливом ожидании.

Из коридора послышался звук, кажется, шагов, но таких, что под ними с натужным скрипом прогибались половицы. Вот опять, не шаги, а шажищи. Финри, напрягая зрение, повела глазами в сторону дверного проема. Там показался человек. Под высоченной притолокой он невольно пригнулся, да так и остался полусогнутым, как будто под палубой мелкого суденышка, где о низкие стропила можно невзначай ушибить голову. Черные волосы с проседью липли к бугристому лбу, веником торчала смоляная борода, а громадные плечи покрывали ношеные меха. Картину разгрома этот великан оглядел с разочарованностью. Даже с досадой. Как будто шел по приглашению на чаепитие, а оно, оказывается, происходило на скотобойне.

– Почто все переломано? – спросил он голосом на удивление мягким.

Нагнулся поднять чудом уцелевшее блюдо, в его лапище кажущееся блюдцем, послюнил палец и оттер пятна крови с клейма изготовителя на обороте, хмурясь, как взыскательный покупатель. При виде бездыханного Мида глаза у великана нехорошо замерцали, а брови насупились еще больше.

– Я что, не просил оставить трофеи? Кто убил этого старика?

Дикари переглядывались, выпучив глаза на перемазанных рожах. Было ясно, что они в ужасе. Один мелко дрожащей рукой указал на того, кто держал Финри.

– Салук это сделал.

Взгляд великана скользнул по Финри, по тому, кто припирал ее коленом к полу; великан прищурился. Блюдо он нежным движением поставил на покалеченный столик.

– Что ты делаешь с моей женщиной, Салук?

– Ничего!

Рука и колено поспешно отстранились, и у Финри появилась возможность отползти от столика, а заодно и отдышаться.

– Она убила Бреггу. А я просто…

– Ты занимался грабежом.

Гигант шагнул вперед, чуть склоня набок голову. Салук в отчаянии огляделся, но товарищи спешно отодвинулись от него, как от чумного.

– Но ведь я только…

– Я знаю, – великан скорбно кивнул. – Но понятия есть понятия.

Одной лапищей он ухватил Салука за запястье, другой обхватил шею – так обычно обхватывают горлышко бутылки: четыре пальца руки смыкаются с большим, – поднял его, как дрыгающегося суслика, и с размаху шмякнул о стену – раз, и два, и три, – кровь хлестанула по треснувшей от ударов штукатурке. Все закончилось так быстро, что Финри не успела даже съежиться.

– Что за народ, – великан сокрушенно вздохнул. – Учишь их, учишь…

Он аккуратно придал мертвецу у стены сидячее положение, скрестил ему руки на груди, а размозженную голову пристроил поудобнее, как мать спящему ребенку.

– А иные ну никак не хотят расставаться со своим дикарством. Забирают моих женщин. Да еще так грубо. Сколько раз говорить: живые они чего-то стоят. Мертвые же они…