Холодное железо

Потоп наконец иссяк, но с листвы на вымокших, недовольных, нахохленных солдат Первого его величества полка по-прежнему нудно сыпались капли. Самым вымокшим, недовольным и нахохленным из всех был капрал Танни. Он по-прежнему горбился в кустах. Все так же таращился на опостылевший отрезок стены, на который пялился весь этот день и большую часть дня предыдущего. Глаз натерло медной оправой смотрового стекла, шею натерло от постоянного чесания, задницу и подмышки – от сырой одежды. В его полосатой карьере бывали дерьмовые обязанности, однако нынешние дерьмовостью превосходили их на целую голову, сочетая в себе две незавидные постоянные армейского бытия: ужас и смертную скуку. Стена на какое-то время скрывалась за пеленой дождя, но сейчас проявилась вновь. Такая же замшелая, покато нисходящая к воде. И копья так же щетинились над ней.

– Ну что, их видно? – шипел рядом полковник Валлимир.

– Безусловно да, господин полковник. Они все еще там.

– А ну дайте сюда!

Валлимир выдернул у Танни окуляр, секунду-другую таращился на стену, затем угрюмо его возвратил.

– Ч-черт!

Танни испытывал к полковнику что-то похожее на сочувствие, во всяком случае, самое большее, что можно позволить себе чувствовать по отношению к офицеру. Идти в атаку значило ослушаться буквы приказа Миттерика, не идти – ослушаться его тона. При любом раскладе можно не сносить головы. Вот он, наисущественный аргумент против того, чтобы подниматься чином выше капрала.

– Все равно идем! – бросил Валлимир – желание славы, видно, перевесило. – Готовить людей к броску!

– Слушаю, – отсалютовал Форест.

Ну вот. Больше никаких уловок для задержки или отлынивания, симуляции болезни или ранений. Время драться. Признаться, для Танни, застегивающего пряжку на шлеме, это было едва ли не облегчение. Что угодно, любое пекло, только чтоб не корячиться больше в этих чертовых кустах. Приказ шепотом передавался по цепочке от человека к человеку; люди с шорохом и шелестом вставали, поправляли и подгоняли доспехи, вынимали оружие.

– Значит, все-таки оно? – взволнованно спросил Желток.

– Так точно, оно самое.

В голове у Танни, когда он развязывал тесемки и снимал со штандарта парусиновый чехол, стояла странная легкость – старая знакомая, она всегда появлялась, когда он нежно разворачивал драгоценный квадрат красной материи. Нет-нет, не страх. Вовсе не он. А какое-то другое, более сильное, жутковато холодящее чувство. Которое Танни неизменно пытался в себе подавлять, но оно всякий раз вновь и вновь пускало ростки, и чем меньше он этого хотел, тем крепче они были.

– Ну что, сейчас идем, – шепнул он.

Ткань развернулась, и на флаге расцвело золотое солнце Союза с вышитой цифрой «1». Штандарт полка капрала Танни, в котором он служил с мальчишества. Был с ним и в пустынях, и в снегах. Гордо поблескивали вышитые золотой нитью названия битв. Имена кампаний, в которых сражались и побеждали люди такие, что не чета ему.

– Сейчас, черт возьми, идем.

В носу свербило. Танни поглядел на ветки, на черные листья и яркие щели света между ними, на блестящие бусины влаги. Ресницы затрепетали, смаргивая слезы. Танни вышел вперед к самой кромке деревьев, пытаясь сглотнуть тупую боль за грудиной, а по бокам от него выстраивались в ряд люди. Сзади встали Желток с Уортом, последние из его стайки рекрутов; оба бледные, тревожно озирают воду и стену за ней. Они стояли лицом к…

– Вперед! – взревел Форест.

Танни, не чуя под собой ног, рванулся из-под деревьев вниз по длинному склону, петляя меж старых пней, скача от одного к другому. Сзади с криком бежали люди, но оглядываться недосуг: он высоко держал штандарт, упруго рвущийся из рук под тугим напором ветра. Напряжены ладони, руки, плечи.

Он кинулся в ручей, поднял фонтан брызг, добрел по медленной воде до середины, где глубины было от силы по бедра. Здесь он обернулся, размахивая штандартом с сияющим золотым солнцем.

– А ну вперед, чертяки! – крикнул он толпе бегущих. – Давай, Первый! Пошел, пошел!

Краем глаза он различил, как в воздухе что-то мелькнуло.

– В меня попало! – жалобно вскрикнул посреди ручья Уорт.

Покачнулся и схватился за нагрудник. Шлем съехал набок.

– Птичьим говном, дурень!

Танни, удерживая штандарт одной рукой, другой подхватил рекрута под мышку и проволок его несколько шагов, пока тот не восстановил равновесие, и припустил дальше.

Он выбрался на замшелый берег, свободной рукой цепляясь за корни; прежде чем вылезти на козырек дерна, пришлось поелозить по береговому откосу мокрыми башмаками. Танни снова обернулся, слыша в шлеме только громовые отзвуки собственного дыхания. Весь полк, вернее, оставшиеся несколько сотен дружно стекали вниз по склону и ломились следом через ручей в искристых фонтанах брызг.

Он высоко вскинул реющий штандарт, с бессмысленным воплем вынул меч и побежал с хищно оскаленной миной в сторону стены, навстречу торчащим оттуда копьям. В два-три прыжка Танни вскочил на каменную кладку и с безумным воем рубанул с плеча по торчащим пикам неприятеля…

Которого не было.