Холодные глаза

Я вдруг подумал, что впервые в жизни слышу не то чтобы столько мата, а скорее, слышу настолько конкретный, плотный, что ли, мат, полный концентрированной злобы. В махачкалинских дворах от мата не отвертеться, но то был всегда мат в никуда, без причины, просто в воздух, он не имел никакого особенного смысла, а этот был точечным и действительно наполненным животной злобой. Я попытался уйти от этих мыслей в какое-то позитивное русло. Стал размышлять вслух, глядя в одну точку на полу:

– Не знаю. Вчера они, наверное, в такое время веселились дома. Смотрели фильмы, слушали музыку, а сегодня уже мертвые.

– Я тоже так думаю, каждый раз, когда вижу… ну, такое.

– И часто «такое»? – удивился я.

– Такое? Нет. Конечно, я и хуже видел… То есть не хуже. Что может быть хуже, чем то, что было сегодня? Я говорю, что видел много убитых, но там была война, трупы, братские могилы, когда не можешь понять, где чья конечность, и всех в одну могилу. Однажды в Чечне видел расстрелянный автобус с гражданскими. Как решето расстрелянный. Внутри не меньше двадцати человек – женщины, дети. Кто-то просто устроил мясорубку… из пулемета по автобусу. Но это другое. А чтобы такое в обычной жизни – в первый раз. Бывают раз пять в год убийства, иногда из-за копейки, иногда по пьянке, иногда один на один, иногда толпа на толпу, но там типичные случаи, как везде. А чтобы четыре жертвы, вырезать целую семью, девочек – это в первый раз. Каким, сука, ебанутым надо быть? Пиздец какой-то.

Он встал со стула и подошел к балкону, приоткрыл дверь и закурил, глядя куда-то в ночь.

– Вы знали Хабиба?

– Давай без «вы», мне сорок пять, я, конечно, в два раза старше тебя, но еще не старый пердун. Знал. По работе часто пересекались и, когда он уволился, тоже один-два раза на свадьбах, там-тут виделись. И месяц назад… на кладбище, одного общего товарища похоронили. Парой слов перекинулись, и все.

– Участковый сказал, что вы дружили.

– Ну, не то чтобы дружили, были товарищами, а вот когда начали по работе пересекаться, были рабочие конфликты. То они в нашу работу лезут, то мы к ним. А он был хороший работник, как пес – если хватался, то мертвой хваткой. Он, конечно, свое успел хапнуть в десятые годы, но вовремя вышел с карманами, полными копейкой. Во всякую грязную суету тоже перестал лезть давно. С таким тяжело дружить, особенно тут, в Дагестане.

– В смысле?

– Ну, тут же не бывает, по-любому, прав или не прав. Чаще всего бывает где-то между. Надо всегда договариваться. Вот хочешь ты посадить кого-нибудь пожизненно, а у него родственники, связи, адвокат нарисовался – какой-нибудь московский даг в новом костюме, и приходится договариваться. Я хочу пожизненно, они хотят восемь, я хочу двадцатку, они хотят двенадцать, и где-то на середине добазариваетесь. Потом он выходит через пять лет по УДО. Вот тебе, блядь, и договорились. Прирезал мужик жену, потому что ему не понравилось, что ее до дома проводил ночью коллега, и выходит через несколько лет, ебанутый на голову. Да – неправильно, это понятно, но на хуй ты за нож хватаешься… Это я о своем. Блядь… Про что я говорил?

– Хабиб.

– А, да. С Хабибом хуй договоришься. Вот стоял на своем, и все. Хороший сотрудник и гордый мужик. Да, как и все, немного на стороне делал копейку, но не так, чтобы построить себе замок, как другие. И выскочил вовремя, не к чему придраться. Все делал для девочек. Старшей видел, какую гигантскую музыкальную хуйню купил? Больше ляма стоит.

– Я особо не разбираюсь. Это рояль или пианино?

– Хуянино. Московская консерватория, да? Я тоже не разбираюсь, но звучит нормально. Дорого. Жена говорит, престижное место. Среднюю, которую ты видел на лестнице, оставил дома после окончания школы. Она хотела подготовиться за год и сдать документы куда-то за границу, не знаю, в Германию, кажется, хотела. Знала немецкий, английский, неплохо на французском и турецком говорила. В семнадцать лет знала пять языков, а аварский не знала. – Он сказал это и рассмеялся, но грустно. Глаза у него покраснели, но, возможно, не от слез, как мне показалось, а от усталости и пива.

– А младшая? – спросил я.

– Младшая не знаю, ее комнату сейчас последней осматривают. Но комната, полная книг, целая библиотека, всякие Гарри Поттеры и прочая детская хуйня. – На этом он замолчал, да и я не знал, что сказать. Вдруг он покачал головой и сказал: – Ебаный пидарас! Сука! – Он пнул стул, и тот упал. – Найти бы его, разъебать, засунуть в жопу колючую проволоку, а потом засунуть в эту реку по живот, чтобы медленно замерз и сдох сукин сын, блядь… Просто взять его и отдать сельчанам, они, блядь, съедят его заживо. Разрубят на кусочки и скормят волкам! – Вторая банка пала жертвой следователя. Хорошо, что не было третьей. Такими темпами через полчаса он разнес бы мне номер.

– Думаете, он один был?