Холодные глаза

Я медленно обогнал его, парень говорил по телефону, улыбался, а я угрюмо смотрел на него, не понимая, что он делает на улице в такое время. С кем болтает? Зачем улыбается? Тут и он заметил меня, и, вероятно, выражение моего лица его слегка смутило. Улыбка стерлась с лица, и он проводил меня злобным взглядом. Не тот. Для убийцы слишком беспечное лицо, хоть и вырядился соответствующе. Впереди я увидел еще двоих, одетых точно так же. В принципе никто не отменял того, что убийц могло быть несколько. Учитывая количество жертв в доме Гамзатовых, легко можно было предположить, что совершила это зверство какая-то банда головорезов. Один человек не может называться бандой, а два вполне могут. Я обогнал их и заглянул в лица. Ничего. Просто люди. А кого конкретно я искал? Как должен был выглядеть убийца? Человек со звериным лицом? Со шрамом на пол-лица? С ожогом? Человек с ножами в руках? Призрак? Оборотень? Человек в капюшоне? Человек в капюшоне! Я увидел его. Человек в капюшоне с ножом в руках вошел в толпу людей, стоявших там же, где и днем. Они в ожидании убийства, в ожидании своего горя. Может, посигналить? Дать понять, что источник всего этого ужаса прямо сейчас затеряется в толпе? Если они его увидят, если опознают в нем убийцу, то остановят его.

Я затормозил и выбежал из машины, чтобы найти и схватить человека в капюшоне. Но где он? Скрылся среди сельчан. Не было иного выбора, кроме как и мне войти в толпу. И я вошел. Черный человек в капюшоне среди черной толпы в капюшонах. Я пробивался в сторону дома, расталкивая людей, будто специально преграждавших мне дорогу. Увидел дом. В окнах горел свет, и это привлекло не только мое внимание, но и его. Нельзя было терять ни секунды: самое верное, что я мог сделать, – это забыть об убийце и направиться в дом, но толпа все густела. Вместо одного, заступавшего мне путь, возникали двое. Мужчины, женщины, старики, старухи. Они перестали делать вид, что меня не существует, и бормотали что-то на незнакомом языке, они говорили со мной. Показывали пальцами, проклинали, будто чувствуя, что я тут лишний, что я чужак. Теперь не я толкал их, а они меня. Сперва плечом, затем пихали руками. Вызывающе вставали передо мной стеной, а я что есть мочи расталкивал их в стороны. И вот я увидел полицейского. Осталось предъявить ему мои документы. Он должен меня вспомнить! Я прорывался к нему, шаг за шагом, пока не понял, что топчусь на месте. В мои ноги вцепились чьи-то руки. Они тянулись между окружавшими меня кольцом людьми. Все больше и больше рук, отчаянно пытающихся удержать меня, одернуть, толкнуть, ударить, остановить. И им это удалось. Я больше не мог сдвинуться с места, не мог поднять руки. И тут людская стена, стоявшая передо мной, раздвинулась, и ко мне вышел человек в капюшоне. Я завизжал от страха, ведь в его руке был нож, и, конечно, он меня им ударил. Я не почувствовал боли, но согнулся, пытаясь зажать рану в животе. Потом я упал и сквозь ноги зевак видел, как убийца поднимается по тропинке к дому, где через минуту будет совершено одно из самых жестоких убийств в истории Дагестана. Последняя мысль была не геройской, я сожалел, что девушки будут убиты, и еще более ужасным было осознание того, что я точно знаю, как это произойдет, и не смогу помешать.

Меня разбудил стук в дверь. Я вскочил, оглядываясь и пытаясь понять, где нахожусь. Еще один стук. По телику крутили какую-то передачу о ветеранах, им дарили цветы и пожимали руки. Плашка внизу экрана гласила: «99 лет исполнилось ветерану Великой…» Пульт лежал у меня на груди. Еще один, теперь уже громкий стук, будто кто-то колошматил по двери кулаком. Я поковылял на звуки, вспоминая события этого дня и как я тут оказался. Посмотрел в глазок, пытаясь сфокусировать взгляд. За дверью стоял Заур.

– Мой тринадцатый, в конце коридора. Да, просто повесь на ручку. Поговорю с пацаном, потом заберу, – сказал он кому-то в сторону.

Я открыл дверь и сразу услышал вопрос:

– Спал? Ну как ты, пацан?

– Нормально, – ответил я.

– Впустишь?

– Да.

– Спал, что ли? Глаза красные.

– Да, сам не заметил, как вырубился.

– Это хорошо. После такого надо поспать, – сказал он.

Перескажи я ему свой сон, он бы отказался от своих слов.

– Так сколько тебе лет на самом деле?

– Двадцать два, – ответил я, вспомнив, что соврал ему.

– Ну, не шестнадцать. Значит, пить можно. Будешь? – Он показал две банки «Балтики».

– Не пью, – ответил я.

К моему удивлению, в журналистской среде пили частенько. Те, кто нанял меня, то есть государственное СМИ, отсиживающееся по сей день в небезызвестном «Доме журналиста», любили пропустить стакан-другой.

– Это тоже хорошо, но после такого обычно надо пропустить пару стопариков. Это мой способ. Авторский. Ты не против, если я?..

– Нет.

Заур пристроил свой увесистый зад на тумбочку рядом с кроватью, открыл одну из банок и приложился к ней. Потом выдохнул, бросил в сторону банки недовольный взгляд и жестом руки предложил мне присесть на кровать. Я послушался. Заур потер устало лоб и начал:

– Так, значит, в первый раз видел такое?