Холодные глаза

– Да, – ответил я, виновато опустив глаза.

Мне было стыдно за обман так же, как когда учитель труда спалил, что я подделываю оценки себе и одноклассникам, будучи его доверенным лицом, отвечающим за порядок на уроке. Почерк у меня был ужасный, но подделывать «взрослые» небрежные циферки в клетках более-менее получалось. Даже помню, как я говорил себе: «Пиши, как будто пофиг на оценки», и получалось так, как надо.

– И что, как тебе? – спросил Заур.

Я не понял сути вопроса. Что это значит? Как мне трупы девушек, лужи крови и холодные безжизненные глаза? Как мне вся эта ситуация с убийствами? Местные жители? Или как мне погода, красивые снежные виды и мой «номер»? Не зная, что ответить, я просто пожал плечами, типа «ничего особенного».

– Хорош пиздеть. Был у меня один знакомый парнишка, работал в Хасавюрте в начале двухтысячных. Приехал из Махачкалы, зеленый, молодой, уверенный, кэмээс по боксу, только получил лейтенанта, закончил школу милиции на красный. Сын одного полковника, в общем, гордость всего тухума. Через неделю после начала работы у меня сразу попал на спецоперацию в одном из поселков рядом с Хасом. Нас отправили взять территорию в кольцо. Эвакуировать местных жителей перед началом спецоперации. И вот иду я, он и еще пятеро сопляков. Я был старшим. Мы обходили дома, в принципе без шума, местные жители уже сразу понимали, что к чему, не впервой. Отправляю я этого и еще одного, более опытного, в один из домов, других – в другой дом, а еще с одним иду по улице, слежу за ситуацией в целом. Потом слышу шум со стороны дома, где был этот новенький. Сразу бежим туда, а там борьба. Два на два врукопашную зарубились с этими гондонами, автоматы на полу. Одного с ножом я сразу положил из табельного, а второй борется с нашим мальчишкой, крепкий бородатый амбал под сто килограммов, а пацан обеими руками зачем-то держит его за кулак, вместо того чтобы схватить нож, защищаться от ударов, сделать что-нибудь. Я тоже как-то не сразу среагировал. Можно было завалить и его, но он был без оружия, а нас четверо. Потом я понимаю, что у него в руке граната и он пытается выдернуть чеку, укусить пацану руку, а пацан орет от боли, но не отпускает. В общем, вывалилась у них граната прямо перед нами, и парень, который был со мной, прыгнул на нее, и конец. Герой всмятку. Бородача мы положили, а этот пацан – зеленый – держался хорошо. Ни слова не сказал. Встал ровно, как солдат, проверил оружие и тихо ждал, пока придут остальные. Смотрит на свою окровавленную после зубов руку, и все. Я спрашиваю, как он, а он отвечает, мол, нормально, знал, что такое может произойти. Время было такое. Сам понимаешь. В общем, этот и глазом не дернул. Знаешь, что мы подумали? Ни хуя себе крепкие нервы у сопляка. Ни слезы, ни злости, все четко и ясно, заполнил все документы, детально оформил рапорт, как столкнулись с террористами. Взял на себя вину за произошедшее, за то, что не смог обезвредить того амбала и что погиб другой парень, погиб из-за него. Никаких разбирательств не было. Кто бы там ни был виноват, кому-нибудь надо было дать награду. Мы решили, что молодой подойдет. Шеф дал мне по башке, все документы оформили как надо, и все чисто, и никому ничего не было. Погибшему, естественно, – героя. Через недельку в военгородке зеленый наш загнал себе ножницы в шею. Оставил письмо, мол, как тряпка, ни на что не способен. Этот случай мы уже укрыть не смогли, началось разбирательство. С того момента на каждого, кто ведет себя подозрительно, молчит, ходит сам по себе, замкнутый, доносят анонимно, потом отправляют на осмотр к мозгоправу, и это правильно. Я сам три раза его посещал. Хуйня полная – все, что он там несет про смысл жизни, про будущее, прошлое, предлагает прочитать всякие книги, посмотреть ебаные фильмы. Блядь, лучше порнуху, чем эту хуйню, за слова отвечаю. Короче, тут даже не нужен доктор. Все, что надо, – это поговорить, поставить все на свои места, если есть вопросы – задать их и получить четкий ответ. Уши нужны, и все, а не в себе держать, как тот. – Заур завершил свою вступительную речь, осушил банку и принялся за другую. Сделал глоток, поставил банку на тумбочку, потер руки, хлопнул ими по бедрам и сказал: – Теперь без всякой пизды говори, что творится в твоей башке. Любые мысли. Не хочу, чтобы в ванной утопился.

– Да ничего такого, – сказал я, и это была почти правда.

У меня не было каких-то конкретных мыслей. Я понимал, что моя голова ничего не переварила. Будто какой-то поезд хорошенько меня стукнул, а я проснулся невредимый в пятидесяти метрах от железной дороги, ни хрена пока не понимающий.

Заур явно не был удовлетворен моим скомканным ответом. Он смотрел на меня выжидающе. Я помолчал немного, пытаясь подытожить этот необычный день, и затем высказал единственную мысль, которая пришла мне в голову:

– Девочек жалко.

– Да, – кивнул он и добавил: – Сучий пидарас.