Холодные глаза

– Год назад. Они каждый год приезжают к новогодним праздникам. Если бы Хабиб задел какой-нибудь другой, более крепкий тухум, был бы скандал, разборки. А семья Абдурахмана очень простая. Бедная. Как и почти все тут. Я рассказала об этом полицейским, а они меня не слушают. Делают вид, что записывают себе что-то в блокноты, а на самом деле просто пытаются посадить Али. – Голос ее задрожал, и она заплакала.

Я молча слушал, ведь не мог же я ее приобнять, как-то успокоить. Я просто вытащил из бардачка влажные салфетки и положил рядышком с ней, но она их не заметила. Всхлипывая, она продолжила:

– И про этих Сайпулаевых я тоже им рассказала. Они вон там живут, недалеко от Хабиба. Одинокий дом на противоположной стороне. Ты увидишь, если поедешь туда. За холмом.

– А что с ними?

– То же самое. Пару месяцев назад прогнал их с порога, как собак. Так говорят. Муртуз пытался за своего сына Гасана взять старшую дочь Хабиба. Этот мальчик Муртуза немного, как сказать… отсталый. И у него шрам на лице есть. Сам Муртуз тоже такой сам по себе. Замкнутый. С другими жителями не общается, приходит на молитву в мечеть и уходит.

– Они не понимали, что у них нет шансов, когда шли туда свататься?

– Они странные. Отец не знает русского, сын дурачок, который даже нормально говорить не может. Они о таких вещах не думают. Просто пошли к нему дочь просить, а он их прогнал, говорят, чуть ли не палкой.

– Вы думаете, такие простые люди могли совершить такой… ужас? – Я пытался подобрать наиболее правильное слово, описывающее резню в доме Гамзатовых.

– Не могли, но откуда знать. Мальчик же больной.

– Вы говорите, мальчик. В смысле, он ребенок или что?

– Нет, ему лет двадцать, наверное, но у него мышление… он отсталый в развитии.

– Может, вы еще кого-нибудь подозреваете? Мы с Зауром в хороших отношениях. Я могу вечером позвонить ему, сказать, что кое-что раскопал. Он меня послушает. Расскажите обо всех, кого вы подозреваете.

– Не знаю больше никого. И никого не хочу подозревать. Я хочу, чтобы Али отпустили, потому что он самый добрый человек… – Она опять расплакалась. – Я не знаю… не знаю! Не знаю, кто мог это сделать! Но точно не Али… Я не хочу никому зла и ни о ком не скажу, потому что Аллах все видит и слышит. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за моих слов. Даже этот наркоман – сын Абдурахмана, даже дурачок Гасан, если они ни в чем не виноваты, лучше пусть Аллах меня и Али за наши грехи покарает, чем невиновных… – Она открыла дверь, вышла из машины и, пряча лицо, направилась к своим воротам, не попрощавшись.

Я несколько минут просидел, не трогаясь с места. Обдумывал все, что она сказала. Слабоумного мальчишку и его отца можно было отбросить сразу, хотя, будучи знатоком детективов, я понимал, что, если следовать законам жанра, самый нереалистичный вариант часто оказывается верным. Кайфарик – более перспективная версия, ведь речь шла об оскорблении целого рода, но копить обиду и планировать месть целый год? Это слишком. С другой стороны, он мог просто ждать, пока они приедут. Наконец, был еще бытовой конфликт, вопрос воды, но кто, черт возьми, будет вырезать целое семейство из-за такой мелочи? Конечно, тут что-то большее. Тут ненависть, может быть, месть, настолько слепая и ядовитая, что довела человека до такой дикости. Если не учитывать карьеру Хабиба, о которой я ничего не знал, единственный вариант – это Али. Старый, мрачный, опытный охотник, просидевший в тюрьме из-за ошибки полицейского больше десяти лет, лишенный нормальной жизни и семьи, опозоренный навсегда. Такой человек мог скопить очень много ненависти и имел достаточную мотивацию, чтобы совершить это. Мог спланировать все, чтобы защитить себя, и, если не учитывать его пропавший нож и явный мотив, пока что он был защищен. Однако, по законам драматургии, такой человек не строил бы планов. Он бы совершил задуманное и покончил с собой или сдался. Ему вроде бы нечего терять. В чем смысл дальнейшей жизни? Опять тюрьма? Если говорить об Али в контексте его виновности, зачем ему все отрицать? Зачем прятать нож? Зачем со слезами на глазах удивляться вскрывшимся фактам? Зачем бояться взглянуть на фотографии, на которых изображены совершенные тобой злодеяния?

То есть все в этом деле указывает на охотника Али, кроме его собственного характера. А может, у него вообще раздвоение личности? Может, он не знает, что бодрствует по ночам? Что его телом управляет другая личность?

– М-да… – выдохнул я, завел машину и выехал на главную дорогу.

Мой план оставался прежним – вернуться домой, и я ему последовал.

Если не учитывать подъем к дому Хабиба Гамзатова в конце села, в целом главная дорога была почти ровной. Из точки в центре спокойно можно было разглядеть ее начало. И я видел его, видел выезд, который был лучиком света в конце очень темного туннеля. Машина медленно везла меня к нему. Я услышал утренний азан, накрывший все село, но все, что нужно было сделать мне, – это выехать из села и перевернуть эту страницу.