Холодные глаза

Очень хотелось закурить, но я обещал бросить. Не то чтобы я очень хорошо держу обещания (супруга подтвердила бы), однако избавиться от пагубной привычки мне очень хотелось. В этот день мне исполнилось двадцать семь, но чувствовал я себя на сорок с хвостиком.

Новостной ресурс, в котором я работал, был государственным, а посему чисто теоретически я имел доступ к мероприятиям, резонансным событиям и высокопоставленным источникам. Теоретически. На практике, хоть я и являлся одним из самых популярных в республике авторов, в делах государства я был персоной нон грата. Естественно, из-за своей альтернативной оценки происходящего в республике, да и в целом в стране. Причинами, по которым я все еще оставался частью информационного пространства, были «то самое дело» и награда из рук бывшего главы республики, о которой я так мечтал много лет назад, сидя в мрачном номере села N, за день до поимки убийцы. Все это к тому, что я ничуть не удивился, когда сотрудники полиции отказались пропустить меня на место преступления. Даже если бы я показал им награду и фотографию, сделанную в Белом доме, шансов у меня не было.

Зевак уже собралось прилично, но оцепление действовало слаженно. Примерно в пятидесяти метрах от меня у подножия памятника на ступеньках лежало бездыханное тело, накрытое черным полотном. На месте работали криминалисты, несколько конкурентных СМИ, а все независимые журналисты, как и я, стоя за ограждением, пытались сделать хотя бы один удачный кадр, однако в этот раз полиция действовала умнее. Помимо основного оцепления, труп также окружили с десяток полицейских, не давая возможности что-либо разглядеть. Я видел лишь ботинок жертвы в «окошке» между ногами полицейского, считавшего себя, видимо, очень крутым, раз он мог позволить себе расставить ноги так широко.

– По-братски, Арсен, оставь, да, меня, – взмолился сержант Камалов. Это был грузный, вечно ноющий тридцатипятилетний полицейский.

– Мне нужно только несколько фотографий.

– Не дадут тебе сделать фотографии. Ты не видишь, что ли, что они там мутят? Чё за оцепление внутри оцепления? – задался вопросом он сам.

– Вот мне тоже интересно. Дай мне сделать парочку фоток.

– Вот так ты и лечишь – «пару фоток»… А потом начинается: суешь диктофон всем в рожи. И потом вопросы, кто впустил этого… ну ты понял.

– Змееныша. Я знаю, как меня ваши называют. Я не обижаюсь. Давай я как-нибудь со стороны войду, а ты просто отвернешься. Никто не подумает на тебя. Вон за тем деревом. – Я показал на толстое дерево в десяти шагах от нас.

– Да все уже знают, что ты тут рядом со мной стоишь. Ты думаешь, за тобой тут не следят? Ты первый, от кого надо сторожить, и ты хочешь, чтобы именно я тебя пропустил. Иди пообщайся с Андрюхой. Вон он там стоит, лес охраняет. – Сержант ткнул в другую сторону ограждения. Среди деревьев стоял скучающий в одиночестве полицейский.

– Мы с ним не знакомы. А с тобой мы почти братья.

– Вот не надо мне тут про братьев. Когда тебе что-то нужно, ты меня и в общественном сортире найдешь – вылезешь из толчка. А когда я прошу тебя упомянуть мои заслуги в каких-нибудь хороших делах, без палева, аккуратно, мол, вот такой-то полицейский из такого-то пэпээс первым прибыл на место… ну ты знаешь… Хоть одно слово написал бы, что я красавчик!

– Ты себя в зеркало видел?

– Да иди ты…

– Впусти меня сейчас, и, если что-то интересное я накопаю и это будет хорошо смотреться, ты аккуратно там появишься.

– Ты хитрожопый, все это знают. Не надо меня дурить.

Я отошел от него, чтобы обдумать дальнейшие шаги. Для этого надо было выкинуть из головы ожидавшее меня после обеда «мероприятие». Чем бы все ни закончилось, оно не имело отношения к работе. А работой был труп. А трупы давно не попадались. Я не мог его упустить. Мне нужно было хоть что-то, первая зацепка. Мужской ботинок – все, что у меня было. Я рывком вернулся в наш еще не остывший диалог:

– Ну хоть намекни, кто это?

– Вообще без понятия.

– На кого похож? Зачем там двойное кольцо? Это же мужик? Я вижу большой мужской ботинок. Толстый, худой? Лысый? Как одет?

– Без. Понятия, – сухо ответил он, поджав губы, что, по его мнению, должно было показать в высшей степени профессиональное отношение к работе.

– Политик? Бизнесмен? Звезда?

– Я сейчас позову кого-нибудь. Когда тебя скручивали в последний раз?

– В прошлом месяце.

– Пора обнулить счетчик.

– Если не впустишь, напишу о тебе что-нибудь плохое, – бросил я самую жалкую из своих карт.

– Детский сад, – покачал головой сержант. – Слушай, вон же там работают ваши – конторские. Что еще нужно? Возьмешь у них фотки или что там тебе нужно. Они берут интервью. Начальник уже ответил на вопросы.

– Я не конторский, – буркнул я и пошел к машине.

– Конечно! И зарплата у тебя с воздуха берется, – бросил он мне вслед.

Я же ответил ему, подняв средний палец, надеясь таким образом свести к ничьей нашу битву интеллектов.