Холодные зори

Агафья в разговор не ввязывается, любуясь исподволь и раздольным половодьем, и ясным, очень чистым — без гари и дыма — небом: завод не работает, и даже котельные потушены, остывают для ночного восстановительного ремонта.

Мимо прошел Григорий Борисов под руку с сестренкой, хозяйкой знаменитой школы кройки и шитья. Они приостановились возле честной компании.

— День добрый, господа! Приятного аппетита! — значительно произнес Григорий Иванович, сняв шляпу и раскланиваясь.

И вдруг выхватил платок и, повернув голову в сторону, плотно зажал им рот, борясь с неожиданным приступом чахоточного кашля, который, как всем показалось, выворачивал всю инженерскую душу наизнанку. Маринка заставила брата опуститься на траву. Она увидела на его платке густые кровавые пятна. К Борисовым подбежала Агафья Пантелеевна. Вдвое сложив свой шерстяной полушалок, она разостлала его на траве. Сверху вместо изголовья пристроила пустую плетеную кошелку. Вместе с Маринкой они на платок уложили Григория. Кашель понемногу стал утихать. Вскоре с лафитником, до краев наполненным водкой, подошел Константин Адеркин. В другой руке он держал кусок ржаного с салом и соленый огурец.

— Ты, Иваныч, крепись, дорогой! За второе спасение мово Василия век тебе и сестренке твоей обязан. Не погребуй, испей лекарства мужицкого да хлеба с сальцем прикуси, хрустни огурчиком. Верь, сразу полегчает.

Трудно еще было Григорию. И все-таки слабая улыбка осветила его лицо, а руки неуверенно потянулись навстречу адеркинскому лафитнику. Бывает же такое! Думая из вежливости лишь пригубить, он влил сразу все, глотнув так, что аж горло опалило, И спазм исчез, как будто его и не бывало.

Григорий поднялся с платка, стер со лба и шеи холодный пот, глубоко вздохнул и аппетитно хрустнул огурчиком.

Компания Адеркиных увеличилась. Григорию теперь неудобно было сразу покинуть общество солидных и искренних людей: они бескорыстно и дружелюбно оказали ему свое гостеприимство.

И началась новая беседа.

— Господин Борисов! Ты вот человек видный, в инженерах состоишь. Помоги мне, старику, понять, к чему это иным людям, ну, вроде мово Васьки, непременно надо спину свою под казацкую плеть совать?

— Стараюсь, Константин Никанорович, но не могу сразу уловить суть вопроса.

— Ан нет ничего проще… разрешите разъяснить, — видимо, по праву самого почетного в этом обществе тонюсеньким голоском заверещал «начальник модельного цеха Ануфрий Родионович. — Сама жизнь наша говорит, что наступили, слава богу, добрые времена. Вот сидит простой мастер. Знает ли кто его имя? Всё Грач да Грач. Начальник я Грачу тому был и остаюсь по сей день, а сидим мы, и я, и Грач, вместях с самим генеральным, да еще и требования ему предъявляем. И дела заводские с ним обсуждаем. Какой еще, спрашивается, воли рабочему не хватает?

— И жить-то стало вроде бы получше, вольготнее, что ли, — подхватил Марусин подлипала, длинный нескладный мужик, с облезлым волосом и синим носом, Фирсан Баков, резаль на циркулярке в модельном цехе, отец двух взрослых дочек-близнецов, учениц школы Борисовой.

— Правду говорит Фирсан, — ввернул словцо и Адеркин, — заработки у нас, мастеровых, поднялись, день рабочий укорочен, по субботам стали баниться.

— И рази я теперь, к примеру, волен штрафануть кого, для острастки или там для поднятия престижу? — не утихал Марусин, которого заглазно в цехах называли «Маруся» и «Кругом шашнадцать».

— Вроде бы теперь начал догадываться о вашем серьезном вопросе, Константин Никанорович, — вступил в разговор Григорий. — Слышал я от неглупых людей: мол, не будь стачек, а они потрясли все наши заводы, не бывать бы и Совету цеховых уполномоченных и иным льготам. Право, точно не могу знать, так ли это. Но слыхать слыхал.

— Может, все и так, Григорий Иванович, только с этими стачками можно и на локаут наткнуться, — заверещал «Кругом шашнадцать». — Какие убытки терпят акционеры, да еще нам же поблажки делают. А мы свои домики еще не оплатили… Возьмут да и вытряхнут.

— Может быть, как раз вот это я имею в виду. Само наличие Совета цеховых уполномоченных, да, впрочем, и дружина, заметьте, вооруженных рабочих — все это и сдерживает хозяев от самых крутых мер? А стачки как раз, видимо, и подталкивают администрацию на все новые и новые послабления? — задал теперь свой вопрос честной компании Григорий.

— Что дружина? — взорвался вдруг Маруся и завизжал: — Вот рота солдат да казачья сотня прибыли, заняли столовую и ремесленное. На том и стачке конец.

Ничего не скажешь, умел Григорий Иванович, не раскрывая своих убеждений, но и не поднимая перед напором обывательских толков руки кверху, направить разговор в нужное русло, чтобы столкнуть мнения.

Так и сейчас. Личность Василька, которую не хотелось Григорию оставлять в центре разговора, чтобы в обсуждении не обобщали тех сведений, которыми каждый из присутствующих, несомненно, располагал, теперь ушла и вовсе в тень, хотя разговор-то с него и начался.

А вот столкновение мнений приняло достаточно явные формы.

В бой со своим Марусей и его всегдашним подпевалой вступил Грач.