Пришлось наскоро распустить бечевку, снять свои лапоточки-дощечки, благо они обледенели и хорошо будут скользить по дороге, словно добрая ледянка.
Как могла, намотала на свои босые ноги заледенелые портянки, связала бечевкой один с другим лапоточки, осторожно сняла с мальчика вязаный шарфик, продела ему под руки и с превеликим трудом натащила его тельце на дощечки. Затем, связав оба конца бечевки, которая освободилась, когда Маринка размотала онучи-портянки, прикрутила мальчонку к каждой из своих лапотков-дощечек.
Не раз и не два пришлось ей тянуть, затем раскачивать из стороны в сторону, подталкивать, заходя сзади, и снова тянуть за шарфик, пока дощечки точно не улеглись в колее, накатанной коваными полозьями проехавших саней, и заскользили. Вот когда пригодились Маринке ее крепкие руки! Она цепко держала концы шарфа и медленно, но неуклонно продвигалась по дороге вперед к Осинникам.
Горячий соленый пот застил глаза, стекал за ворот овчинной шубейки, а ноги стыли в колючем снегу и были давно все исколоты ледышками.
Но Маринка думала о другом: только бы не ударила вновь та страшная острая боль, которую не однажды уже ей пришлось испытать.
И она упорно везла свою невиданную лесную находку навстречу людям и теплу.
Так и не помнила, как добралась до Осинников. Увидела себя Маринка уже в холодных сенях чужой избы. Незнакомые люди сначала снегом, а потом суконкой докрасна растерли ей ноги, густо смазали их гусиным жиром и унесли Маринку в теплую избу. Там она увидела и покалеченного санями мальчонку. Он постанывал во сне, разметавшись на своей высокой постели, устроенной на одном из огромных кованых сундуков. Маринка лежала на чьем-то деревянном топчане. Лежать было мягко. И Маринке вспомнилось, как однажды дедушка и дядя Митяй, вытряхивая домашние дерюжины, посадили Маринку на одну из них и, приподняв за концы с обеих сторон, устроили ей качели. Она затаилась в ложбинке, промятой ее тельцем, а они полегоньку ее раскачивали, посмеиваясь, а потом осторожно вывалили из дерюжины в копну душистого сена. И сейчас вот, когда молодая круглолицая женщина подошла к ней и напоила отваром веток малины с цветами, Маринка поплыла, словно вновь раскачиваясь на холщовых качелях. Женщина легко, словно пушинку, ласково подняла ее на своих красных, с грубоватой кожей руках и понесла, чтобы положить на теплую лежанку. Сверху укутала тулупом. И девочка уснула.
Лишь поздно ночью прибежал в Осинники запыхавшийся дядя Митяй. Дома долго искали ее по лесу, пока не сообразили наведаться в соседнюю деревню.
Никто дома не ругал Маринку. Все были рады, что и на этот раз все обошлось благополучно. Но теперь дедушка между отдыхом и началом работы понемногу все подплетал и подплетал лыка в новые маленькие лапоточки, которые и подарил внучке незадолго до праздника.
Да еще дядя Митяй посмеивался иной раз:
— Что ж ты, Маришенька, не сходишь в Осинники, не навестишь своего нареченного?
— Будет тебе, — вступалась тетя Фрося. — Да золотая она у нас, Мариша. Из воды легче вытянуть, хуже коня она измаялась. А тебе бы все шутковать!
От дяди Митяя Маринка узнала, что сумела-таки дотянуть мальчонку до окраины Осинников, а там потеряла сознание: видно-таки накатила на нее изнутри страшная боль, которой она так всю дорогу опасалась.
Тетка Вера, хватившись племяша, бежала по дороге. Она-то и нашла их неподалеку от Осинников, скликала людей, и те принесли Маринку с Васяткой в дом.
6. ЧЕГО НЕ ЗНАЛА МАРИНКА
Совсем маленькой была Маринка, когда мама оставила ее у своих родителей.
Однажды только не надолго приезжала она сюда — на свадьбу Фроси с дядей Митяем. Привезла тогда городские обновы — большой пуховый платок бабушке, красивый отрез на платье своей сестрице Фросе, а дедушке — табак и трубку, которую он теперь часто курил. Дяде Митяю подарила она большую ладную косу, набор точильных брусков к ней и кожаный мешочек на сыромятном ремешке, для того чтобы точильный камень был всегда с ним на покосе.
Долго еще судачили соседи-родичи, осуждая Маринкину мать за такой подарок шурину:
— Знамо ли дело, острую вещь молодым в день свадьбы дарить? Так недолго и беду накликать.
— Полно вам, родные, — увещевала их бабушка. — Ну где такую звонкую косу чистых сталей у нас найти? В самый раз молодому хозяину дар, от чистого сердца. Табакерку деда нашего чай не хаете! И ему полюбилась она. А по мне вот лучше бы ее и не было: весь вечер сосет, дымит боле, нежели лучина в светце.
А последнее время забылись все эти пересуды. В тот год еще на денек наведалась к дочке мать, вскоре же и пришла горькая весть о ее кончине. Но и тогда не окончились длинные разговоры в семье о Маринкином отце и ее матери. Только дедушка, прежде чем начать их, отсылал Маринку на улицу не то к соседям.
— Пойди, внученька, поразомнись на воздушке. Да и мы приотдохнем, дверь приоткроем чуток, чад пусть выветреет.