Холодные зори

— Я уже кричал, — негромко и не сипя, ответил есаул, — установлена батарея мощных орудий. Отдан приказ: снарядов не жалеть. Не явятся главари, через два часа артиллерия разметает все ваши баррикады. — Жирная лоснящаяся морда есаула расплылась в победной, гордой улыбке. — Сыпь, докладай своим сицилистам и большевикам: дело, мол, труба, богатая супротив нас сила поставлена.

— Лучше быть честным бедняком, чем богатым подлецом! — ответил на это Кочурин. Он в сердцах выматерился и швырнул белый флаг под ноги коню. Повернув спиной к казачьему парламентеру, размеренно зашагал к проходному двору, чтобы уйти на баррикады.

Казак поначалу опешил от такого дерзкого поступка красного парламентера. Но быстро пришел в себя и тронул поводья, направив коня вслед Кочурину. Голосисто заржав, игривой иноходью сильный конь загарцевал под есаулом. Они быстро нагнали крупного мужчину в черном нагольном полушубке. Тут и есаул бросил наземь свой белый флаг и выхватил нагайку, но… Кочурин вдруг вертко не по комплекции прыгнул в сторону, а нагайка просвистала в воздухе, задев концом ляжку коня. Тот вздыбился, а Степан мощным рывком за ногу стащил есаула наземь, навалился на него, выхватил нагайку, полоснул ею казака по морде, по голове, по телу, а затем, отцепив у него, подавленного неожиданностью происшедшего, и карабин и саблю, быстро побежал. По нему теперь стреляли из казачьей засады. К счастью, пули просвистели над головой и под ногами, не попав в Кочурина. С богатыми трофеями он скрылся в проходном дворе. Казаки было кинулись на выручку есаулу, но дружинники отогнали их плотным огнем из револьверов и бердан, а в центр скопления всадников метнули бомбу. Захрипели подраненные кони, остальные всадники поскакали назад, оставляя на снегу израненного есаула.

Василий Адеркин сидел у индуктора и еще ничего не знал о пушках.

Когда высоко над его домом пролетел первый снаряд, Васек только отметил, что где-то глухо ахнуло близ берега Волги, словно вздохнула вдруг глубоко, со стоном, сама земля. И тогда он не удержался, быстро взобрался на чердак, а через чердачное окошко выбрался на крышу. И ужаснулся. Показалось парню, будто прямо в него своими черными, опаленными отверстиями нацелены жерла двух пушек, готовых изрыгнуть огонь и дым, грозя смертью и разрушением всем им, бойцам рабочих баррикад.

Второй снаряд грозно прошелестел, казалось, прямо у него над головой, и снова где-то далеко, но много все-таки ближе, нежели в первый раз, натужно вздохнула земля.

Теперь особенно трудно стало неподвижно сидеть у индуктора и ждать, зная, что каждую следующую секунду снаряд может разорваться вблизи или ухнуть прямо в этот дом, который особо выделялся своей высотой и местоположением, далеко вдаваясь в Шоссейку.

Поднялся Володин. Бледное и худое лицо его словно бы почернело от испуга и напряжения.

— Слыхал, из орудиев по нас вдарили, — голос его дрожал, парня бил внутренний нервный озноб.

— Перелет, — изобразив полное равнодушие, словно речь шла о чем-то мало их касающемся, как бы нехотя ответил Василий.

— Что это означает — перелет? — не унимался Володин.

— А то и означает — садит в белый свет как в копеечку, пусть себе снаряды тратит да силушку солдатскую расходует. Последнее слово все одно за нами, — раздумчиво и неторопко, словно бы с ленцой отвечал другу Васятка.

Разговор с другом успокоил Володина.

— Не скучно одному-то у железяки этой? — спросил тот, повеселев, участливо и благодарно.

— Да нет, Володя. Кака тут скука? Вон кочуринский дом отсель как на ладошке, рассматривал да думал — хорошего перца задали наши командиры этой шпане казацкой да жандармской мелюзге, век будут помнить. Нашего брата не замай — так-то вот, друг Володимир. — И Василий искренне улыбнулся.

Разговор с Володиным хотя и потребовал от него большого напряжения воли и душевной крепости, но и самого все больше и больше укреплял в вере, что рабочую косточку никакой силе не сломить. В нем родилась столь важная для стойкого и верного бойца некая отчужденность в размышлениях о происходящем, от личной своей судьбы. С большим волнением и сердечной болью думал он о грозной опасности для своих товарищей, для этого вот юного паренька, всей своей сутью глубоко ощутив слепую разрушительную силу, которая обрушилась на их ничем, собственно, не защищенные головы. Но ясно понимал, что только в жестокой и бескомпромиссной борьбе сознательные рабочие могут добиться и для себя, и для потомков лучшей жизни, того светлого будущего, ради которого и свершаются народные революции.

В этой его твердой убежденности и состоял секрет того мужества, которое проявил он в беседе со своим напарником.

Окончательно успокоенный ушел Володин на свой пост.

И когда земля тяжело ухнула в третий раз, Володин еще больше приободрился: «Шут с ними, пусть себе палят, для того и солдаты, чтобы на народ страх наводить».