Холодные зори

— Нужно много, очень много труда, впереди еще немало страданий, но мы не беспомощны, хотя и не боги, вот что с раздражением в голосе сказал нам Викентий Викентьевич. А вообще-то нужна больница, и лучше всего в губернском городе, — ответила, наконец, Васятке Глаша.

Теперь Васек Адеркин пропадал в поисках хоть какой-нибудь самой захудалой подводы. Дело в том, что на санях еще не ездили в городе. Поэтому надо было искать телегу.

Более двух недель прошло с тех пор, как Марина Борисова ушла из дома на баррикады, а после кровавых событий в поселке, когда свирепствовали казаки-каратели, пьяные полицейские и мстительно беспощадная жандармерия, брат ничего не знал о ней. Надежда увидеть ее в живых окончательно развеялась, когда до него дошел страшный слух о том, будто бы в столовой, подожженной казаками и полицией, сгорело много активистов-подпольщиков.

И вот теперь незадолго перед рассветом ее верный друг Василий Адеркин пробирался глухими проулками и проходными дворами к ее дому.

Брат, увидев его на пороге дома, побледнел, словно испугался этой встречи. Но вот он пришел в себя, с широко распростертыми руками шагнул навстречу Василию и крепко его обнял.

Все в доме оставалось по-старому, но какая-то печать запустения и одиночества лежала на всем. А жизнь диктовала свои законы. Григорий Борисов уже успел на спиртовке в гостиной вскипятить металлический чайничек с крепкой заваркой китайского чая. После нескольких глотков этого ароматного напитка Василий ощутил, будто и в доме стало как-то уютнее. Мертвенная бледность исчезла с лица Григория, глаза были грустны, но в них заблестел прежний живой огонек интереса, на щеках выступил яркий, так свойственный больным туберкулезом румянец. Василий рассказал о Маринке. Брат протянул к нему холодные руки, еще раз крепко обнял, и скупые мужские слезы проступили в его глазах. Оба они решили, что повезет Маринку в город Василий на подводе, которую ему найдет Борисов. Ему, Григорию, надо поспешить на завод, чтобы успеть обо всем договориться на извозном дворе. Пока не уляжется разгул преследований, арестов и убийств, Григорию, решили они с Адеркиным, не надо проявлять какой-либо активности, но когда Василию удастся пристроить в губернии его сестренку в больнице, вся забота о ее дальнейшем лечении ляжет на его плечи. На всякий случай на бланке начальника цеха Григорий набросал записку главному врачу в больницу, где просил оказать всяческое врачебное содействие его сестренке, случайно раненной на улице разорвавшимся артиллерийским снарядом. Все необходимые расходы по уходу за больной и на лекарства он обязался оплатить.

И Василий уже к рассвету следующего дня получил просторную телегу с солидным покровом свежей пахучей соломы, укрытой брезентом, с надежным, до лоска начищенным битюгом, помахивавшим высоко подвязанным хвостом. Попался ему и добрый опытный возница.

С большими предосторожностями на двух волосяных матрацах с подушками в изголовьях на эту телегу была уложена Маринка, очень ослабевшая после операции, проведенной Корзановым по извлеченью осколков, и бредившая от внезапно высоко подскочившей температуры. Ее бережно укутали в ватное одеяло, а сверху набросили крестьянский овчинный тулуп.

На самом передке телеги, свесив ноги над передним колесом, устроился возница, а в головах, просунув ноги между матрацами и обхватив руками оба края телеги, в довольно неудобной для дальней поездки позе, уселся, словно застыл, Василий Адеркин. По тихим, пустынным до гудка улочкам поселка быстро протарахтела телега, спеша к Волге, на проселок, чтобы миновать большую Шоссейную улицу и, сколько можно, вообще сам большак. По зимнику, проходившему близ берега Волги, поехали шагом. Было вязко, да и коняга уже приустал от спешной пробежки к выезду на проселок. Василий и хозяин коня и телеги шагали по обочине, выбирая твердые, смерзшиеся бугорки, но иной раз проваливаясь сапогами в занесенную снегом и подмерзшую лишь сверху грязюку. Потом дорога стала лучше, и Василий снова занял на телеге свое место. Телега все катилась и катилась, влекомая могучим битюгом, от которого уже валил пар, а сам он еще больше лоснился от выступавшего пота. «Коли конь не храпит, а с его губы не падает наземь пена, значит, есть еще силы тянуть, а постоит — может и застудиться», — думал возница, идущий теперь рядом с головой коня, придерживая его за недоуздок.

Откуда взялись эти два казака, никто и не заметил, пока не нависли они над телегой, обдав всех сивушным перегаром. То ли возвращались сами тайной тропой подале от начальства после загула где-нибудь близ большого города, а может быть, и тут установлен казачий патруль. С ними в спор не вступишь. Они вооружены до зубов: по бокам свисают шашки, за плечами посверкивают короткие дула карабинов, у каждого в руках треххвостовая, витая из сыромятных ремней казацкая плеть.

— Откеля и докеля след держитя? — грозно пророкотал, видно, старший из них, приземистый усач с лихо заломленной на серебрящихся кое-где сединой густых волосах папахой и большим сизо-красным носом.